Фридрих Шиллер: Духовидец ( Из воспоминаний графа фон О***)

— И это все, что оставил вам усопший?

— Все.

— Не пытались ли вы разузнать что-либо у него на родине?

— Все попытки оказались тщетными.

— Была ли жизнь маркиза де Лануа безупречной? Не каждого умершего дозволено мне вызывать.

— Он скончался, раскаиваясь в грехах молодости.

— Есть ли при вас какая-нибудь памятка о нем?

— Да, есть.

Принц действительно имел при себе табакерку с миниатюрой маркиза на эмали; за ужином она лежала подле его прибора.

— Впрочем, это неважно. Оставьте меня одного! Вы увидите усопшего.

Нас попросили пройти в другой павильон, пока нас не позовут. Сицилианец распорядился убрать из зала всю мебель, вынуть оконные рамы и наглухо закрыть ставни. Хозяину, с которым он, как видно, уже ранее был знаком, было приказано принести жаровню с тлеющими углями и тщательно залить водой все огни в доме. Прежде чем мы удалились, он торжественно взял с каждого из нас честное слово — хранить вечное молчание о том, что мы увидим и услышим. Мы вышли, и за нами заперли все двери этого павильона.

Шел двенадцатый час, и глубокая тишина царила во всем доме. При выходе русский спросил меня, есть ли при нас заряженные пистолеты.

— Зачем? — удивился я.

— На всякий случай, — ответил он. — Погодите, я сам об этом позабочусь, — и он удалился.

Мы с бароном фон Фрайхартом открыли окно, выходившее в сторону павильона, и нам показалось, что оттуда послышался шепот двух голосов и шум, словно там приставляли лестницу. Но это было только наше предположение, и я не решился настаивать на нем. Вошел русский с парой пистолетов; он отсутствовал около получаса. Мы видели, как он тщательно зарядил их. Было почти два часа ночи, когда, наконец, явился заклинатель и сказал нам, что пора идти. Перед тем как впустить нас в зал, он велел нам снять башмаки и остаться в чулках и нижнем платье. За нами, как и в первый раз, заперли все двери.

Войдя в зал, мы увидели начертанный углем широкий круг, где свободно могли разместиться все мы десятеро. Вокруг нас, вдоль всех четырех стен, были сняты половицы, так что мы стояли как бы на острове. Посреди круга, на красном шелковом ковре, был воздвигнут алтарь, покрытый черным сукном. На алтаре, рядом с черепом, лежала раскрытая халдейская библия, на ней стояло серебряное распятие. Вместо свечей в серебряном сосуде горел спирт. Густые клубы ладана наполняли комнату, почти поглощая свет. Заклинатель был, как и мы, без верхней одежды и к тому же бос. На его обнаженной шее висел амулет на цепочке из человеческих волос, вокруг бедер был повязан белый фартук, испещренный таинственными знаками и фигурами. Он велел нам взяться за руки и хранить полнейшее молчание; особенно настойчиво потребовал он, чтобы мы не задавали никаких вопросов духу умершего. Англичанина и меня (к нам обоим он явно испытывал наибольшее недоверие) он попросил скрестить над самой его головой две обнаженные шпаги и держать неподвижно, пока будет длиться заклинание. Мы стали полукругом, русский офицер придвинулся вплотную к англичанину и очутился у самого алтаря. Поворотясь лицом на восток, заклинатель ступил на ковер, покропил святой водой на все четыре стороны и трижды поклонился Библии. С четверть часа он бормотал заклинания, в которых мы ровно ничего не поняли; прочитав их, он подал знак тем, кто стоял позади него, крепко схватить его за волосы. Весь извиваясь в жестокой судороге, он трижды произнес имя умершего и положил руку на распятие.

Вдруг нас всех словно пронзила молния, наши руки разомкнулись, внезапный удар грома потряс все здание, зазвенели замки, двери загрохотали, крышка серебряного сосуда захлопнулась, свет потух, и на противоположной стене, над камином, появилась человеческая фигура в окровавленной рубахе, с лицом, покрытым смертельной бледностью.

— Кто звал меня? — спросил глухой, еле слышный голос.

— Твой друг, — ответил заклинатель, — тот, кто чтит твою память и молится о спасении твоей души. — И он назвал имя принца.

Ответы следовали после долгих пауз.

— Чего он требует? — продолжал голос.

— Он хочет выслушать до конца твое признание, которое ты не досказал на этом свете.

— В монастыре, на границе Фландрии, живет…

Тут дом снова задрожал. От страшного удара грома все двери распахнулись сами собой, молния озарила комнату, и на пороге показался другой телесный образ, окровавленный и бледный, как и первый, но еще страшнее. Снова сам собой загорелся спирт, и в зале стало светло, как прежде.