Фридрих Шиллер - Духовидец ( Из воспоминаний графа фон О***)

Бледный овал мертвого лица…

Это была не Вероника.

Принц потерял равновесие, зашатался, чуть не упал. Его подхватили, понесли, гондола медленно отплыла от острова мертвых.

В монастыре их, видимо, ждали. Приближенных и слуг отослали обратно, а принца и барона ввели в довольно большую комнату, где стояло несколько жестких походных коек. Принесли на ночь какой-то настой — они выпили с жадностью, — потом оставили одних. Утомленный до крайности, принц мгновенно уснул, а Фрайхарт достал свои письменные принадлежности и быстро набросал письмо, призывавшее графа Остена в Венецию.

Рана барона Фрайхарта поначалу казалась пустячной. Но вскоре вспыхнула лихорадка, так что он встретил графа Остена прикованный к постели. О событиях, случившихся во время пребывания обоих в монастыре Санта Мария делла Карита, граф Остен узнал не особенно много.

Молодой камер-юнкер фон Цедвиц рассказал следующее:

Было условлено, что Цедвиц назавтра в полдень снова придет в монастырь. Принц и барон еще спали, — очевидно, в ночное питье примешали сонного зелья… Когда принц Александр, наконец, проснулся, то первым делом послал юнкера во дворец кардинала — узнать о состоянии маркиза. Рана оказалась опасной, но вовсе не смертельной. Несколько дней спустя принц Александр лично написал длинное письмо Чивителле, где сообщал о ночном своем посещении островного кладбища. Он сожалел о недавнем инциденте, и выразил уверенность, что маркиз в подобной ситуации поступил бы точно так же. Однако удар шпаги есть удар шпаги. Он готов дать маркизу любое возможное удовлетворение.

В ответ было получено очень сердечное послание маркиза: принц спас ему жизнь, он никогда этого не забудет, действовал он сугубо в интересах своего спасителя и счастлив доказать свою преданность кровью. Он надеялся и впредь быть ему полезным, и вот его единственная просьба: пусть принц ему подарит на память роковой клинок.

Подобная позиция маркиза, равно как улучшение его состояния, устраняли вражду кардинала, и, следовательно, отпадала необходимость в убежище: тем не менее принц провел еще некоторое время в стенах монастыря. Во-первых, лихорадка барона внушала известные опасения, а во-вторых, случилась некая встреча…

Однажды принц Александр по пробуждении обнаружил в своей руке записку: «Автор этих строк хотел бы поговорить с Вами сегодня в три часа пополудни в монастырском саду».

Не удалось установить, каким образом записка попала к принцу: монахи-прислужники не заметили никого, кто входил бы или выходил из комнаты. Почерк был тот же, что и в письме, в котором монастырь предлагался в качестве убежища.

Беседа в монастырском саду длилась долго. По возвращении к постели барона принц казался весьма озабоченным. На вопрос Фрайхарта касательно личности неизвестного ответ прозвучал тотчас: армянин, на сей раз в костюме голландского купца. На остальные вопросы принц отрицательно качал головой. В последующие дни был задумчив, едва разговаривал, часами сидел на своей кровати, сосредоточив взгляд в неизвестном.

Страдающий от лихорадки барон переживал не лучшие свои времена и потому не мог влиять на настроение принца, не мог даже за ним наблюдать. Встречался ли еще принц Александр с армянином или нет, осталось неясным.

Не от своего патрона, но от одного из монахов услышал Фрайхарт потрясающую новость: принц Александр выразил приору желание перейти в католическую веру и недавно прослушал свою первую мессу.

Фрайхарт не осмелился прямо спросить о причинах подобного решения, выжидая, когда принц сочтет нужным сам рассказать об этом.

Долги были уплачены, однако ни барон, ни Чивителла, который уже появлялся на людях, так и не придумали, каким чудом это произошло: Фрайхарт боялся задать конкретный вопрос, а на разного рода намеки принц не реагировал.

Так обстояли дела ко времени приезда графа Остена в январе 1781 года. За несколько недель пребывания в Венеции он ни разу не видел принца, вернувшегося в свое жилище: принц не покидал апартаментов и вообще никого не принимал. Граф пока что занимался письменным изложением своих впечатлений или, вернее, вероятных впечатлений принца, черпая сведения у барона фон Фрайхарта, юнкера фон Цедвица и маркиза Чивителлы.

Вообще за эти недели не случилось ничего особо примечательного. Весьма неожиданно, правда, появился Вильгельм Хагемайстер — пропавший егерь. Он рассказал такую историю: ночью на него напали какие-то люди в масках, связали, бросили в гондолу и отчалили. После довольно долгого плаванья освободили от пут и высадили на сушу. Это оказался маленький остров, как он потом выяснил, остров Повелья близ Маламокко. Егерь обнаружил в кармане кошелек, набитый золотыми флоринами, — на эти деньги он и жил все последующее время. Бедные труженики острова приняли его дружелюбно, только отказывались, даже за высокое вознаграждение, предоставить лодку, с боязливым почтением ссылаясь на приказ государственной инквизиции. Посему Хагемайстер оставался и вольной птицей и пленником одновременно, так как рыбаки хорошо охраняли свои лодки. Наконец ему удалось сговориться с одним торговцем из Рагузы, который случайно завернул на остров: тот забросил его в Чоджию, затем он добрался до Венеции. Барон, однако, узнал от товарищей егеря, что Хагемайстер по возвращении сильно затосковал и зачастил в монастырь миноритов в Гвидекке. Егерь, смеясь, признался в неодолимой тоске — он смертельно влюбился в девицу, которая бурные его ухаживания встречала ироничными гримасками. Да, он посещал монастырь миноритов, но захаживал лишь в церковь, где предмет его страсти имел привычку ежедневно молиться.