Эмиль Золя - Праздник в Коквилле

В предвкушении вечернего пиршества коквилльцы наслаждались солнцем, поджидая своей королевской дани.

Они уже так и не протрезвлялись, зараз вкусив все радости кюммеля, вишневой водки и наливки. За эти пять дней они познали и гневность джина, и нежность кюрасо, и веселый задор коньяка.

Ни о чем не заботясь, невинный, как новорожденный младенец, Коквилль доверчиво пил то, что посылал ему господь бог.

В пятницу Маэ и Флоши, наконец, побратались.

В тот вечер было очень весело. Еще накануне расстояние между двумя лагерями сильно сократилось, наиболее охмелевшие затоптали на песке разделявшую их черту.

Оставалось сделать последний шаг.

В то время как на стороне Флошей опоражнивались четыре бочонка, Маэ приканчивали свои три — все с разными ликерами, составлявшими цвета французского флага, — синим, белым, красным.

Первый преисполнил Флошей завистью: синий ликер казался им совершенно сногсшибательной вещью.

Хвост, который превратился в добряка с тех пор, как пил не протрезвляясь, теперь первый подошел со стаканом в руке.

Он понимал, что в качестве должностного лица обязан сделать первый шаг.

— А ну-ка, Рыжий, — пролепетал он, — давай чокнемся!

— С удовольствием, — ответил Рыжий, которого шатало от умиления.

И они упали друг другу в объятия.

Это вызвало такое волнение, что все прослезились. Маэ и Флоши, которые в течение трех веков непрестанно грызлись между собой, теперь обнимались.

Глубоко растроганный аббат Радигэ снова упомянул о персте божием.

Все чокнулись упомянутыми тремя ликерами: синим, белым и красным.

— Да здравствует Франция! — крикнул Император.

Синий ликер никуда не годился, белый был неважным, зато красный был хоть куда.

Затем бочонки Флошей заткнули пробкой, и все принялись плясать. Так как музыки не было, то парни, не чинясь, хлопали в ладоши и свистели, что приводило девиц в восторг.

Праздник получился на славу.

Все семь бочонков были построены в ряд, и каждый мог выбирать по собственному вкусу. Те, кто успел достаточно нагрузиться, растягивались тут же на песке и погружались в короткий сон, а проснувшись, начинали сначала.

Бал все ширился и в конце концов занял весь пляж.

До самой полуночи резвилась молодежь на открытом воздухе. Тихо шумело море. В глубоком небе сияли бесконечным покоем звезды.

В этом веселье была та младенческая простота, та безмятежная радость, которая охватывает племя дикарей, охмелевших от первого бочонка водки.

Тем не менее коквилльцы еще уходили ночевать домой. Когда пить уже оставалось нечего, Флоши и Маэ, поддерживая и неся друг друга, кое-как добирались, наконец, до своих постелей.

В субботу праздник длился почти до двух часов утра.

В этот день выловили шесть бочонков, из них два огромных.

Фуасс и Тюпэн чуть не подрались. Тюпэн, в котором хмель вызывал злобу, грозил покончить с братом.

Но эта ссора возмутила равно как Маэ, так и Флошей: благоразумно ли затевать ссору, когда вся деревня обнимается?

Братьев заставили чокнуться. Но вид у них был угрюмый, и Император решил про себя последить за ними.

В семействе Рыжего тоже не все ладилось. Выпив анизетты, Мария начала расточать Бризмотту знаки дружеского расположения, на которые Рыжий никак не мог смотреть спокойно, тем более что, расчувствовавшись, он тоже хотел быть любимым.

Напрасно исполненный благодушия аббат Радигэ пытался проповедовать прощение обид. Все были уверены, что вот-вот произойдет какая-нибудь неожиданная неприятность.

— Ба! — говорил Хвост. — Все уладится. Если завтра будет хороший улов, вы сами увидите... За ваше здоровье!

А между тем и сам Хвост был далеко не безупречен. Он все еще продолжал подстерегать Дельфина и, как только замечал, что тот приближается к Марго, награждал его пинком ноги.

Император негодовал: какой смысл мешать двум молодым людям посмеяться.

Но Хвост божился, что скорее убьет дочь, чем отдаст ее Малышу. Да и сама Марго не захочет.

— Правду я говорю? — кричал он. — Ты у меня гордая! Ты никогда не пойдешь за такого голяка.

— Никогда, папа, — отвечала Марго.

В субботу Марго выпила много сладкого ликера. До сих пор никто и понятия не имел о подобной сладости. Марго пила без всякой опаски и скоро очутилась возле самого бочонка.

Ей было хорошо, как в раю, и она радостно смеялась.

Она смотрела на звезды, и ей казалось, что от них исходит веселая плясовая музыка.

В этот момент Дельфин скользнул в тень бочонка.