Жан Жионо - Гусар на крыше

— Привет, капрал! — сказал трактирщик. — У меня есть все, что нужно для вашей лошади, ну а вот вас уважить будет потруднее, если только вас не устроит мой обед, — добавил он, подмигивая, и приподнял крышку кастрюли, где в томатно-луковой подливе томились нашпигованные салом перепелки. — Что Бог послал. Вы очень дорожите вашим доломаном? — спросил он, глядя на изящный летний сюртук Анджело. — Мои стулья протерты задницами монахов, и солома будет, как жало, въедаться в тонкое сукно.

Вместо рубашки на этом человеке был красный кучерской жилет, надетый на голое тело. Густые волосы на груди заменяли ему галстук. Чтобы пойти вылить пару ведер воды на ноги лошади, он надел старую полицейскую фуражку. «Это бывший солдат», — подумал Анджело. После безумства жары ничто не могло доставить ему большего удовольствия. «Эти французы, — мысленно продолжил он, — никак не переварят своего Наполеона, но сейчас, когда им не с кем сражаться, кроме ткачей, которые требуют права хоть раз в неделю есть мясо, то уж тут ничего не попишешь, они скорее будут в лесу вспоминать об Аустерлице, чем пойдут против рабочих с криками: «Да здравствует Луи-Филипп!» Этот человек без рубашки ждет только случая, чтобы стать королем Неаполя.

Вот что отличает народ по ту и по эту сторону Альп. У нас нет такого прошлого, и это делает нас робкими».

— Знаете, что бы я сделал на вашем месте, — сказал хозяин. — Я бы отвязал ваш портплед и положил его на два стула в доме.

— Но ведь здесь нет воров, — ответил Анджело.

— А я-то? — спросил мужчина. — Трудно ведь устоять перед искушением.

— От искушений неплохо излечивает моя шпага, — сухо ответил Анджело.

— Что уж, нельзя и пошутить? А вообще-то я ничего не имею против таких лекарей. Давайте-ка лучше выпьем по стаканчику винца, — сказал он, похлопав Анджело по плечу своей увесистой рукой.

И надо сказать, винцо его оказалось совсем недурным.

— Монахи из монастыря не ленятся пройти четверть лье лесом, чтобы пропустить стаканчик.

— А я-то полагал, — наивно сказал Анджело, — что они пьют только воду из этого чудесного источника у дороги под платанами. А кстати, разве им позволено приходить сюда пить вино?

— Ну, если так рассуждать, то ничего не позволено. А разве позволено унтер-офицеру двадцать седьмого пехотного полка держать харчевню у дороги, по которой только лисы изредка пробегают? Разве это записано в правах человека? Эти монахи — славные ребята. Время от времени, на Вознесенье, они устраивают крестный ход с хоругвями, трубами и колокольным звоном, но главная их забота — возделывать землю. И от этого они не отлынивают. А где вы видели, чтобы крестьянин отказался от стаканчика? Да и Богом сказано: «Пейте, ибо сие есть кровь Моя». Но я все-таки отослал свою племянницу. Ее присутствие смущало их. Вероятно, из-за юбок. Оно ведь досадно, когда кто-то носит юбку по необходимости, а ты надел ее из убеждения. Вот и живу теперь тут один. Что же тут худого, если они иногда заходят пропустить по рюмочке. И им хорошо, и мне. Разве это не главное? Впрочем, они это делают благородно. Приходят не по дороге, а делают крюк лесом. А ведь это очень похвально для человека, которому хочется выпить; вот вам и покаяние, и все такое прочее. Ну да они больше знают толк в этом, чем я. И входят они с черного хода, я всегда оставляю дверь в конюшню открытой; а ведь уже одно это — унижение для тех, кто еще не смирил свою гордыню. Ничего не попишешь! Кто бы мне сказал, что я в один прекрасный день стану шинкаркой!

Слова трактирщика навели Анджело на размышления. Он понимал, что если человек живет один в этих лесах, то он скучает по человеческому общению и готов разговаривать с первым встречным. «Я со своей любовью к народу, — думал он, — похож на этого унтер-офицера с его трактиром у дороги, по которой ходят только лисы. Любовь смешна. В ответ мне скажут: «Не морочьте нам голову; истина в обнаженных плечах женщины, напоившей вас кофе. Они и правда были хороши, и ямочки так мило смеялись, несмотря на загар. Что же вам еще нужно? Вы же не привередничали пять минут назад ни у источника, ни в свежей тени бука и этих тополей, которые тоже очень мило поблескивали». Но с буком, с тополями, с источником можно быть эгоистом. Кто научит меня быть эгоистом? Хорошо этому человеку в красном жилете на голом теле, он может говорить, о чем ему вздумается, с первым встречным». Тишина в лесу казалась Анджело удивительной.

— У меня нет столовой, — сказал этот невозмутимый человек, — и обычно я ем свою стряпню вот за этим каменным столом. Я думаю, было бы нелепо обедать за двумя разными столами. Тем более что мне придется каждую минуту вставать, чтобы подавать вам. Я надеюсь, вы не будете возражать, если я накрою нам за одним столом. Впрочем, если для вас это имеет значение, я умею вести себя за столом, но ведь я один и… — (Это положило конец сомнениям Анджело.) Он очень старался еще и для того, чтобы ему заплатили за его собственное вино, которое он выпьет.