Ричард Олдингтон - Повержена во прах

— Мери приглашает меня к себе во вторник вечером.

Сказано это было отнюдь не для того, чтобы получить разрешение, а просто так, ради поддержания разговора. Констанс уже давно утвердила за собой право ходить куда и когда угодно, и ее вечно занятая мачеха меньше, чем кто бы то ни было, пыталась это право оспаривать. Констанс совсем не хотелось идти на этот вечер. Ей не нравилась показная, театральная красота леди Мери, ее грубые заигрывания с мужчинами; ни у нее самой, ни у ее гостей, превращавших вечера в шумные пьянки, не было и проблеска ума. Констанс уже решила отказаться от приглашения и пойти обедать с одним молодым гвардейцем, который снискал ее благосклонность, потому что мечтал писать стихи и ненавидел армию. Но, как на грех, леди Лэчдейл заметила равнодушным тоном:

— А я думала, ты не любишь Мери.

— Это почему же? — с живостью спросила Констанс, заподозрив, что мачеха хочет вмешаться в ее дела.

— Но, моя дорогая, у нее очень неважная репутация, не так ли?

— Не говорите глупостей, — отрезала Констанс. — Кто в наше время обращает на это внимание! Мери вправе поступать, как ей вздумается!

— Да, но когда-нибудь она раскается. Все только о ней и говорят.

— Ну и что из этого! Если уж на то пошло, так и о вас тоже говорят.

Леди Лэчдейл слегка смутилась — она не любила, когда ей напоминали о некоторых ее житейских затруднениях.

— Я знаю, что твой отец не одобрял вашу дружбу, особенно после того, как вы обе кончили школу, — произнесла она, чуть повысив голос и давая Констанс понять, что она и сейчас не более чем школьница, освободившаяся из-под родительского надзора.

— К чему говорить об отце и напоминать мне, что я его потеряла? — Констанс теперь едва сдерживала гнев. — Он никогда не стеснял меня и не разводил при этом сентиментальностей, как вы. Почему бы мне не навестить Мери, если я этого хочу? Я иду к ней на вечер!

Леди Лэчдейл пожала плечами и промолчала. Она не собиралась продолжать этот спор — не только ввиду его бесполезности, но еще и потому, что слуги внесли новое блюдо. Она переменила тему.

Констанс пошла на вечер и напилась там сильнее, чем когда-либо прежде. Какой-то молодой человек во время танца поцеловал ее, потом она, отдыхая, весело провела время с другим, который, не моргнув глазом, заплатил три фунта за такси, чтобы отвезти ее домой окольным путем. На следующий день у нее болела голова, ей было не до чтения, она заскучала. Чтобы избавиться от скуки, она позвонила нескольким друзьям и устроила импровизированную вечеринку в Сохо, [18] Район в Лондоне, известный своими притонами. где снова напилась и снова была привезена домой в такси — на этот раз уже другим молодым человеком. Через несколько недель она с головой окунулась в лихорадочную жизнь, сплошь состоявшую из вечеринок, свиданий, ночных клубов и всяких удивительных встреч.

Отсюда, казалось бы, прописная мораль: «Если бы милая Констанс сидела дома со своей мачехой, читая хорошую книгу, она бы никогда не свернула с пути добродетели. Пусть это послужит тебе предостережением, моя дорогая». Однако дело совсем не в том. Почему бы ей и не ходить на вечеринки, не встречаться с кавалерами? На то она и молодая девушка. Но Констанс единственно ради того, чтобы поступить наперекор своей мачехе и ее знакомым, а не потому, что ей это нравилось, намеренно выбирала себе друзей из числа самых пустых и испорченных представителей лондонской молодежи. Не будь она лучше других, о ней не стоило бы беспокоиться. Но она была лучше их. Порой эти люди наводили на нее такую тоску, что она помимо воли напивалась сверх всякой меры. Такая жизнь породила в ней потребность в грубом внешнем возбуждении, что было чревато самыми плачевными последствиями. Кроме того, Констанс знала, что ей не по силам соперничать с леди Лэчдейл в высшем свете, и глупый бесенок, сидевший в ней и всегда подбивавший ее поставить на своем, толкал ее искать легких побед и не тягаться с теми, кто был равен ей или превосходил ее. Она умышленно собирала вокруг себя людей, над которыми могла властвовать с помощью денег, если они были бедны, или хитрости, если они были богаты. Это был своего рода снобизм, вывернутый наизнанку: она стала леди Лэчдейл полусвета.

Боги справедливы. В своем безграничном милосердии они ниспослали на землю «Великую войну», открывшую перед Констанс новые горизонты. Ничтожные слухи о ней затерялись в грохоте разрушаемых городов, в пороховом дыму. У нее было сколько угодно возможностей познать настоящую жизнь, вырваться из своего дурацкого мирка, где царят деньги, вино, свободная любовь, в которой нет ни свободы, ни любви, а есть одни только изысканные глупости. Она могла бы мыть полы или подавать судно раненым. К несчастью, леди Лэчдейл была воинственно настроенной фурией, и Констанс в пику ей примкнула к пацифистам и пораженцам. Единственное, что совесть позволяла ей делать для войны, — это развлекать офицеров, приезжавших в отпуск. Ведь должен же был кто-то их развлекать, и, следует отдать Констанс должное, справлялась она с этим великолепно, особенно до введения комендантского часа и пайков. А когда офицерам нужно было ехать на континент, она в своем патриотизме ночью провожала их до самого порта. Один из офицеров был за рулем, рядом с ним сидел его товарищ. Констанс же на заднем сиденье флиртовала еще с одним или несколькими офицерами.