Томас Рид - Жена-девочка

— Что тут не понять? Ваш соперник покинул Ньюпорт. Уехал вечерним пароходом.

— Вы соображаете, что говорите, мистер Лукас? — вскричал англичанин, притворно удивляясь. — Определенно, вы несете чушь.

— Ничего подобного, ручаюсь вам. Клерк сообщил мне, что ваш соперник оплатил счет за гостиницу и уехал на одном из гостиничных экипажей. Кроме того, я встретился с кучером, который отвез этого господина и только что вернулся. Он сказал мне, что подвез Майнарда и помог ему донести багаж до парохода. С ним был еще один человек, с виду иностранец. Можете убедиться сами, сэр, что он уехал.

— И он не оставил никакого сообщения или адреса, чтобы я смог его разыскать?

— Ничего, я ничего об этом не слышал.

— Черт побери!

А в это время тот, о ком они так возбужденно говорили, стоял на палубе парохода, стремительно рассекающего океанскую гладь, оставляя за собой пенный след. Капитан Майнард стоял на корме рядом с матросами и пристально глядел на огни Ньюпорта, постепенно тающие вдали.

Он был сосредоточен на одном из этих огней, на том, который мерцал на самой вершине холма — Майнард знал, что это свет южных окон «Океанхауза». Он, конечно, не знал о том, что сейчас говорят о нем в этом улье, иначе он раскаялся бы в своем поспешном отъезде. О том деле, которое позвало его в дорогу, он тоже не думал. Он был грустен и полон сожалений. От этих сожалений его не могло отвлечь даже желание участвовать в священной борьбе за Свободу. Розенвельд, стоявший рядом, заметил тень на лице друга и без труда догадался о ее причине.

— Ну, Майнард, — сказал он шутливым тоном, — я надеюсь, ты не будешь винить меня в том, что я заставил тебя уехать? Я вижу, что ты кое-что оставил здесь!

— Кое-что оставил здесь? — удивленно переспросил Майнард, прекрасно понимая, о чем речь.

— Конечно, оставил! — шутливо продолжил граф. — Разве ты можешь, пробыв в каком-то месте целых шесть дней, не оставить после себя возлюбленную? Ты известный повеса!

— Ты все неправильно понял, граф. Уверяю тебя, нет у меня там никого…

— Ну ладно, ладно! — прервал его революционер. — Если даже у тебя была возлюбленная, пусть она останется воспоминанием. Теперь твоей возлюбленной будет сабля. Думай об этом роскошном будущем. В тот момент, когда твоя нога ступит на европейскую землю, ты примешь командование армией студентов! Так решил комитет. Прекрасные товарищи, эти немецкие студенты, ручаюсь тебе: истинные сыновья Свободы — в духе Шиллера, так сказать. Они пойдут на все, лишь бы победить деспотизм. Мне жаль только, что не я буду командовать такими ребятами.

Слушая эти проникновенные слова, Майнард постепенно стал забывать Ньюпорт и Джулию Гирдвуд.

— Наверное, все это к лучшему, — рассуждал он, пристально глядя на след, оставляемый пароходом на водной глади. — Даже если бы я смог ее завоевать, что весьма сомнительно, она не подошла бы мне в жены; это совсем не то, что мне сейчас надо. Конечно, я ее больше не увижу. Но не свет же на ней клином сошелся, как говорится. Настоящее счастье ждет меня впереди, и оно дороже тех бриллиантов, которые так ценятся здесь!

Пароход, на котором плыли капитан Майнард и его друг, еще не обогнул мыс Джудит, чтобы выйти из Наррагансетта, а имя нашего героя уже было у всех на устах, и говорили о нем с презрением. То, как он публично оскорбил чужестранца-англичанина, видели несколько джентльменов, и слух быстро разнесся по всему отелю. Конечно, все ожидали вызова и поединка со стрельбой из пистолетов. Другого исхода никто не мог себе представить. Поэтому известие о том, что обидчик ускользнул, было воспринято с удивлением, и этому сразу нашлось объяснение, отнюдь не лестное для Майнарда.

Известие было неприятно многим. Майнарда почти никто не знал, однако газеты писали о нем в связи с Мексиканской войной. Из этого следовало, что он служил в американской армии. Его соперник (о чем все тоже быстро узнали) — служил в английской, и эта неприятная история задевала национальные чувства сограждан капитана.

— В конце концов, — говорили некоторые, — Майнард не американец!

То, что он трус, можно было оспорить тем, что он целый день оставался в гостинице, дожидаясь дуэли, но противник послал свой вызов после того, как Майнард уехал. Свинтон не замедлил оправдать свою задержку — демонстрируя стыд, он все же пояснил, что был накануне пьян и весь день мучился похмельем.

Поскольку о письме Розенвельда, казалось, никто не знал, приговор общества был таков: герой С… — как называли его в свое время газеты — опозорил свое имя, удрав с поля боя.