Энн Бронте - Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

— Ах, право же, вы должны меня извинить, — захлебывалась она. — Я знаю, что очень грубо, но… ха-ха-ха… неужели вы сами хотели на ней жениться? О, какая жалость! Ха-ха-ха!.. Мистер Маркхем, что с вами? Вам дурно? Как вам помочь? Может быть, позвать вон того работника? Джейкоб! Джейкоб!

Но голос ее оборвался — я так крепко стиснул ей локоть, что она отшатнулась, охнув не то от боли, не то от страха. Однако усмирить ее было не так-то просто. Тотчас оправившись, она продолжала с хорошо разыгранным сочувствием:

— Так как же помочь вам? Может быть, воды? Коньяка? Наверное, в трактире дальше по дороге что-нибудь найдется. Хотите, я сбегаю?

— Перестаньте болтать вздор! — сурово прикрикнул я, и она на мгновение растерялась или даже испугалась. — Вы же знаете, я терпеть не могу подобных шуток.

— Шуток?! Я вовсе не шучу.

— Во всяком случае, вы смеялись, а я не люблю, когда надо мной смеются, — возразил я, изо всех сил стараясь говорить спокойно, с достоинством и не сказать ничего лишнего. — А раз, мисс Элиза, вы в таком смешливом настроении, то вам будет более чем достаточно собственного общества, и я не стану мешать вам продолжать ваш путь в одиночестве. Я вспомнил, что мне еще надо заглянуть кое-куда по спешному делу. А потому разрешите проститься с вами.

На этом я расстался с ней (положив конец ее ядовитым смешкам), взбежал по откосу и сквозь ближайший пролом в изгороди выбрался на луг. Решив немедля проверить правдивость, а вернее лживость ее новости, я поспешил в Вудфорд со всей быстротой, на какую были способны мои ноги. Сначала я, правда, направился в другую сторону, но едва скрылся с глаз моей очаровательной мучительницы, как бросился напрямик через луга и пашни, по стерне и проселкам, продираясь сквозь изгороди, перепрыгивая через перелазы, пока не добрался до ворот молодого помещика. Только теперь я понял всю силу моей любви, весь пыл надежд, не угасавших совсем даже в часы тягчайшего уныния, не перестававших поддерживать мысль, что когда-нибудь она все-таки может стать моею… или хотя бы память обо мне, воспоминания о нашей дружбе, нашей любви всегда будут жить в ее сердце.

Я твердым шагом направился к дверям. Решение мое было принято: если я застану хозяина дома, то без обиняков расспрошу его о сестре. Довольно медлить и колебаться! Я отброшу ложную деликатность, глупую гордость и теперь же узнаю свою судьбу.

— Мистер Лоренс дома? — поспешно спросил я, едва лакей отворил дверь.

— Нет, сэр. Хозяин вчера уехал, — ответил он с многозначительным видом.

— Куда уехал?

— В Грасдейл, сэр… А разве вы не знали, сэр? Ну, да он молчун, хозяин-то, — добавил лакей с глупой ухмылкой. — Сдается мне, сэр…

Но я повернулся и ушел, не подождав узнать, что именно ему сдается. У меня не было ни малейшего желания, чтобы мои духовные муки послужили пищей для наглого любопытства и непристойного хохота болвана в ливрее.

Но что же делать? Неужели она променяла меня на этого лицемера? Невероятно! Да, конечно, забыть меня она могла бы, но не отдать свою руку ему. Хорошо! Я узнаю правду! Как мне вернуться к дневным заботам, пока во мне бушует буря сомнений, ревности и гнева? С утренним дилижансом (на вечерний уже не успеть) я поспешу из Л. в Грасдейл. Я должен, должен добраться туда до совершения брачного обряда. Но для чего? А вдруг, пришла мне в голову мысль, вдруг я сумею помешать? Ведь если нет, так и она, и я, быть может, будем горько сожалеть о моем промедлении до конца наших дней. А вдруг кто-то оклеветал меня? Вдруг ее брат… да-да, конечно, ее брат! Вдруг он внушил ей, что я ее предал, забыл? И, воспользовавшись естественным ее негодованием или унылым безразличием к тому, что ее ждет дальше, сумел хитро и жестоко толкнуть на этот брак, лишь бы разлучить меня с ней? Если так, а она убедится в своей ошибке, когда будет уже поздно что-нибудь исправить, какое тягостное существование, полное бесплодных сожалений, ждет не только меня, но и ее? И на какую вечную агонию обречет меня мысль, что во всем повинны мои глупые опасения показаться навязчивым? Нет, мне необходимо увидеть ее! Пусть узнает всю правду, даже если мне придется говорить с ней у церковного порога! Меня могут счесть сумасшедшим или наглым глупцом, даже ее может оскорбить такое нарушение церемонии или же она скажет, что уже поздно, но… но что, если мне все-таки будет дано спасти ее… если она все-таки станет моей женой! Подобная ослепительная надежда перевешивала все остальное..