Энн Бронте - Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

— Никогда! Пока по милости Небес я сохраняю здравый рассудок, — воскликнула я, отдергивая руку, которую он посмел сжать в своих. Но его уже нельзя было остановить: вне себя он решил рискнуть всем ради победы.

— Я не принимаю вашего ответа! — яростно крикнул он, схватил меня за обе руки, стиснул их, упал на колени и снизу вверх устремил на мое лицо полуумоляющий, полувластный взгляд. — У вас больше нет для него причин. Вы идете наперекор воле Небес. Господь назначил мне стать вашим утешителем и защитником… Я чувствую… Я знаю это столь же твердо, как если бы небесный голос возгласил: «Отныне вы одна плоть!» А вы отталкиваете меня!..

— Отпустите мои руки, мистер Харгрейв, — потребовала я гневно, но он лишь сжал их сильнее.

— Да отпустите же! — повторила я, вся дрожа от негодования.

На колени он рухнул лицом к окну, и тут я увидела, как он вздрогнул, обратил туда глаза, и тотчас в них вспыхнуло злорадное торжество. Оглянувшись через плечо, я увидела исчезающую за углом чью-то тень.

— Это Гримсби, — произнес он многозначительно. — Он не замедлит рассказать о том, что увидел, Хантингдону и всей компании с такими приукрашениями, какие взбредут ему в голову. Он не питает ни любви к вам, миссис Хантингдон, ни уважения к вашему полу, не верит в добродетель и не почитает ее. Он представит все в таком свете, что никто из слушающих ни на миг не усомнится в вашей виновности. Ваша репутация погибла, и спасти ее не могут ни ваши, ни мои возражения. Но дайте мне право защищать вас, а потом покажите мне негодяя, который посмеет нанести вам оскорбление!

— Никто еще никогда не оскорблял меня так, как вы сейчас! — воскликнула я, наконец-то высвободив свои руки и отшатываясь от него.

— Я вас не оскорбляю! — вскричал он. — Я преклоняюсь перед вами. Вы — мой ангел, мое божество. Я кладу к вашим ногам все мои силы, и вы должны их принять! — властно объявил он, поднимаясь на ноги. — Я должен быть и буду вашим утешителем и защитником! А если вас упрекнет совесть, ответьте ей, что я победил вас и вам оставалось только уступить.

Никогда еще я не видела человека в подобном исступлении. Он кинулся ко мне, но я схватила мастехин и выставила перед собой. Это его остановило, и он ошеломленно уставился на меня. Вероятно, вид у меня был не менее решительный и яростный, чем у него. Я попятилась к звонку и схватила сонетку, это усмирило его еще больше. Он попытался мне воспрепятствовать жестом, не столько гневным, сколько просительным.

— В таком случае отойдите! — сказала я, и он отступил назад. — А теперь выслушайте меня. Вы мне не нравитесь, — продолжала я медленно, со всей внушительностью, на какую была способна, чтобы сделать свои слова убедительными. — Если бы я развелась с мужем или если бы он умер, замуж за вас я бы никогда не вышла. Ну вот. Надеюсь, вам этого достаточно.

Лицо его побелело от ярости.

— Да, достаточно, — ответил он с горькой язвительностью, — чтобы понять, что более холодной, противоестественной, неблагодарной женщины, чем вы, мне еще видеть не приходилось.

— Неблагодарной, сэр?

— Неблагодарной.

— Нет, мистер Харгрейв, вы ошибаетесь. За все хорошее, что вы когда-нибудь для меня делали или хотели сделать, я искренне вас благодарю, а за все дурное, что вы мне сделали или хотели сделать, молю Бога простить вас и очистить вашу душу.

Тут распахнулась дверь, и мы узрели господ Хантингдона и Хэттерсли. Второй остался за порогом, возясь с оружием и шомполом, а первый прошел к камину, повернулся к огню спиной и обратил на мистера Харгрейва и на меня взгляд, сопровождавшийся нестерпимой нагло-многозначительной улыбкой и злорадным блеском в бесстыдных глазах.

— Так что же, сэр? — сказал Харгрейв вопросительно с видом человека, приготовившегося защищаться.

— Так что же, сэр? — повторил его собеседник.

— Мы только хотим узнать, Уолтер, есть ли у тебя свободная минута поохотиться с нами на фазанов, — вмешался Хэттерсли из-за двери. — Пошли. Попотчуем дробью зайчишку-другого, и не больше, уж за это я ручаюсь…

Уолтер промолчал и отошел к окну собраться с мыслями. Артур присвистнул и уставился на него. Легкий румянец гнева окрасил щеки мистера Харгрейва, но мгновение спустя он спокойно обернулся и небрежно объяснил:

— Я зашел сюда попрощаться с миссис Хантингдон и предупредить ее, что вынужден завтра уехать.

— Хм! Ты что-то очень быстр в своих решениях. Могу ли я спросить, откуда такая спешка?

— Дела, — был короткий ответ, а недоверчивая ухмылка вызвала только пренебрежительно-презрительный взгляд.