Энн Бронте - Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

— Был другом, — ответил он все с той же спокойной решимостью. — Но не оскорбляйте меня предположением, что я мог сохранить дружбу и уважение к тому, кто способен столь бессовестно, столь кощунственно покинуть и тяжело ранить ту, что несравненно… — Нет, я не стану говорить об этом! Но скажите мне, вы никогда не думали о мести!

— О мести? Нет. Какую пользу она принесла бы? Он не стал бы лучше, а я — счастливее.

— Право, я не знаю, как мне с вами говорить, миссис Хантингдон! — заметил он с улыбкой. — Вы ведь женщина лишь наполовину. Ваша природа, несомненно, лишь наполовину человеческая, а наполовину — ангельская. Подобное благородство ввергает меня в благоговейный трепет. Мне трудно его постигнуть.

— В таком случае, сэр, боюсь, вы очень дурной человек, если уж я, простая смертная, по вашему собственному признанию, представляюсь вам столь недосягаемым образчиком добродетели. Но раз между нами столь мало общего, нам лучще поискать других собеседников! — И, отойдя к окну, я поискала взглядом сына и его веселую подружку.

— Нет, это я простой смертный, — возразил мистер Харгрейв. — И не согласен быть хуже себе подобных. Вот вам, сударыня, вам подобных нет, это я утверждаю столь же категорически. Но счастливы ли вы? — добавил он серьезным тоном.

— Не меньше, чем многие другие, я полагаю.

— Вы счастливы настолько, насколько могли бы пожелать?

— Ну, такое счастье по эту сторону вечности не даруется никому.

— Одно я знаю твердо, — произнес он с тяжелым вздохом, — вы неизмеримо счастливее меня!

— В таком случае мне вас очень жаль, — ответила я, не удержавшись.

— Неужели? Но нет! Будь это так, вы были бы рады мне помочь.

— Да, конечно. Но только, если бы при этом я не причинила вреда себе или кому-нибудь еще.

— Как вы можете даже подумать, будто бы я позволил вам причинить себе вред! Нет, напротив, я вашего счастья жажду куда больше, чем своего. Вы несчастны, миссис Хантингдон, — продолжал он, бесцеремонно заглядывая мне в глаза. — Вы не жалуетесь, но я вижу, чувствую, знаю, что вы несчастны… И так будет, пока ваше живое горячее сердце останется замурованным в несокрушимых ледяных стенах, которыми вы его окружили. И я несчастен. Но стоит вам одарить меня улыбкой, и уже я счастлив. Доверьтесь мне и познайте счастье. Ведь если вы все-таки женщина, я сумею сделать вас счастливой… И сделаю! — пробормотал он сквозь зубы. — Что до других, то решаем лишь мы двое. Как вам известно, причинить вред вашему мужу вы не можете, а больше это никого не касается.

— У меня есть сын, мистер Харгрейв, а у вас — мать, — ответила я, отходя от окна, так как он последовал туда за мной.

— Зачем им знать?.. — начал было он, но тут вернулись Артур и Эстер, положив решительный конец этому разговору.

Эстер поглядела на покрасневшее возбужденное лицо брата, а затем на мое — тоже, полагаю, не слишком бледное и спокойное, хотя совсем по иной причине. Наверное, она подумала, что мы жестоко поссорились, и это, видимо, поставило ее в тупик и смутило. Но она промолчала, то ли из вежливости, то ли опасаясь рассердить брата, села на диван, откинула упавшие на лицо пышные золотые локоны и тотчас принялась говорить что-то про сад, про милые проказы ее маленького товарища — и продолжала болтать так, пока брат не объявил, что им пора ехать.

— Если я был излишне пылок, простите меня, — сказал он мне тихо. — Иначе я себе никогда не прощу!

Эстер улыбнулась и покосилась на меня. Но я только чуть поклонилась в ответ, и лицо у нее сразу вытянулось. Видимо, по ее мнению, благородное признание Уолтера в том, что он был неправ, заслуживало более ласкового ответа, и она разочаровалась в своей подруге. Бедная девочка, как мало знает она свет, в котором живет!

После этого у мистера Харгрейва несколько недель не было случая поговорить со мной наедине, но когда мы встречались, в его манере держаться поубыло гордости и прибавилось трогательной грусти. А как он меня раздражал! В конце концов я была вынуждена почти отказаться от визитов в Грув, как ни опасалась обидеть миссис Харгрейв и серьезно огорчить бедняжку Эстер, которая искренне ценит мое общество — за неимением лучшего.

Но неутомимый враг все еще отказывался признать, что потерпел поражение. Он словно бы все время готовился возобновить нападение. Я часто видела, как он проезжал мимо, медленно, внимательно оглядываясь по сторонам. А если не я, то Рейчел. Эта зоркая женщина вскоре догадалась, как обстоят дела, и следила за маневрами врага со своей сторожевой вышки — из окна детской. Если она замечала его, когда я собиралась выйти погулять, то немедленно давала мне знать, что он рыщет поблизости и либо встретит, либо нагонит меня на дороге, по которой я предполагала пойти. И я отказывалась от прогулки или же до конца дня не выходила за пределы сада, а если не могла остаться дома — например, когда мне надо было навестить больных или удрученных горем, я брала с собой Рейчел, и это оказывалось достаточной охраной.