Энн Бронте - Незнакомка из Уайлдфелл-Холла

Дверь гостиной открылась, в малой гостиной послышались легкие быстрые шаги и затихли на лестнице. Милисент, бедняжка Милисент, побежала справиться, как я себя чувствую. Больше никому не было до меня дела, но ей доброта не изменила. До сих пор мои глаза были сухи, но теперь слезы хлынули потоком. Так она помогла мне, даже не увидев меня. Я услышала, как, не найдя меня, она медленно спускается по лестнице. Неужели она войдет сюда и увидит меня в таком состоянии? Нет, она пошла в другую сторону и вернулась в гостиную. Я обрадовалась — я не представляла себе, как встречусь с ней, что ей скажу. В моем горе наперсницы мне были не нужны. Я не заслуживала участия и не хотела его. Я сама возложила на себя это бремя, мне его и нести совсем одной.

Когда приблизился обычный час отхода ко сну, я вытерла глаза и попыталась успокоиться, чтобы голос мой не дрожал, а мысли обрели ясность. Я решила теперь же поговорить с Артуром, но хладнокровно! Чтобы у него не было повода жаловаться своим приятелям или хвастаться перед ними, чтобы он не мог смеяться надо мной с дамой своего сердца. Но вот наконец гости пожелали друг другу доброй ночи, я приотворила дверь и, когда Артур проходил мимо, сделала ему знак войти.

— Ну, что мне с тобой делать, Хелен? — сказал он. — Почему ты не пожелала напоить нас чаем? И какого дьявола ты сидишь тут в темноте? Да что с тобой, моя милая? Ты бледна как покойница! — добавил он, подняв повыше свою свечу.

— Тебя это не касается, — ответила я. — Ведь я теперь тебе безразлична, как и ты мне.

— О-хо! Это что еще за новости? — пробормотал он.

— Я завтра же уехала бы от тебя и больше никогда не переступила бы твоего порога, если бы не мой сын. — Я смолкла, чтобы овладеть своим голосом.

— Что, во имя дьявола, это означает, Хелен? — крикнул он. — К чему ты клонишь?

— Вы сами прекрасно знаете, — ответила я. — Не надо тратить время на бесполезные обвинения, но позвольте сказать вам…

Он яростно выругался: он ничего не понимает и требует, чтобы я объяснила, как эта ядовитая старуха очернила его имя и какой гнусной лжи я по глупости поверила.

— Избавьте себя от труда давать лживые клятвы и придумывать, какой очередной ложью подменить правду, — перебила я холодно. — Никто посторонний не сумел бы меня ни в чем убедить. Сегодня вечером я была в боковой аллее и все видела и слышала сама.

Этого оказалось достаточно. Он испустил приглушенное восклицание, в котором досада мешалась с растерянностью, пробормотал: «Ну, сейчас мне достанется!», поставил свечу на ближайший стул, прислонился к стене и, скрестив руки на груди, смерил меня взглядом.

— Ну, и что же? — спросил он с холодной наглостью, рожденной бесстыдством и сознанием безвыходности своего положения.

— Ничего, — бросила я. — Только одно: отдадите ли вы мне нашего ребенка и остатки моего состояния с тем, чтобы я уехала от вас?

— Куда?

— Да куда угодно, лишь бы он был избавлен от вашего губительного влияния, а я от вашего присутствия… Как и вы от моего.

— Ну нет, ч-т побери!

— А только с сыном без денег?

— Нет. И его не отпущу, и тебя, даже без него. Или, по-твоему, я позволю, чтобы из-за твоего ханжества все графство начало обо мне сплетничать?

— Значит, я должна остаться здесь, чтобы меня ненавидели и презирали. Однако с этой минуты мы муж и жена только по имени.

— Вот и превосходно!

— Я мать вашего ребенка и ваша экономка. Но не более. Поэтому не затрудняйтесь впредь изображать любовь, которой не испытываете. Я больше не жду от вас ласк и нежности, не буду ни предлагать их вам, ни терпеть от вас. Мне не нужна пустая шелуха, раз чувство вы отдали другой.

— Отлично, если вам так угодно. Посмотрим, кто первый не выдержит, сударыня!

— Если я и не выдержу, то лишь от необходимости жить в одном мире с вами, но не от тоски по вашей притворной любви. Вот когда вы не сможете более выдерживать своего греховного существования и искренне раскаетесь, я вас прощу и, может быть, попытаюсь опять полюбить, хотя это будет очень трудно.

— Хм! А пока вы отправитесь к миссис Харгрейв и будете с ней перемывать мои косточки и писать длинные письма тетушке Максуэлл, жалуясь на грешного негодяя, за которого вышли замуж?

— Жаловаться я никому не буду. До сих пор я всячески старалась скрывать ваши пороки от всех и наделяла вас добродетелями, которых у вас никогда не было. Но теперь заботьтесь о своей репутации сами.

Он снова вполголоса выругался, но я повернулась и ушла к себе.