Карлос Фуэнтес - Аура

Тринадцать. Направо. Двадцать две.

После гулких каменных ступеней под ногой заскрипело трухлявое от сырости дерево, а вокруг все тот же запах прелого мха и мокрых листьев. Ты считаешь про себя, держа наготове спички. Двадцать две, наконец-то. Перед тобой дверь, от которой тоже пахнет сыростью, ты ищешь ручку, в конце концов толкаешь одну половинку, и вот твои ноги ступают уже по ковру. Это жиденький сбитый коврик, ты спотыкаешься на нем и вдруг замечаешь: здесь все видно, откуда-то льется слабый желтоватый свет.

— Сеньора… — зовешь ты негромко, потому что тот голос показался тебе женским, — сеньора…

— Теперь налево. Первая дверь. Будьте любезны.

Ты толкаешь и эту дверь (ты уже понял: в доме все двери на пружине, без поворачивающихся ручек), и мягкие золотые лучи опутывают твои-ресницы легкой шелковой паутиной. Ты зачарованно разглядываешь живые тени на стене, где горят дюжины звезд-потом ты увидишь, что это свечи, множество свечей на консолях и в простенках. Среди ярких огоньков тихо мерцают серебряные сердца, стеклянные сосуды, стекло в рамах, а за этим сияющим пологом в глубине комнаты хоронится кровать, и на ней кто-то вскидывает руку, словно приглашая тебя подойти.

Ты обойдешь кровать и приблизишься к изголовью. На огромной постели, едва видна, лежит крохотная старушка. Ты протягиваешь руку, но не встречаешь ее руки, твои пальцы погружаются в густой бархатистый мех, скользят по ушам, и ты видишь некое существо, которое сосредоточенно жует, посматривая на тебя своими красными глазками. Ты с улыбкой гладишь кролика. Он лежит у руки хозяйки, и тут рука эта наконец берет твою, холодные пальцы долго держат твою потную ладонь, вертят ее так и этак, потом притягивают к обшитой кружевом подушке, и ты спешишь коснуться кружева, чтобы выйти из их плена.

— Мое имя Фелипе Монтеро. Я прочел ваше объявление.

— Да, разумеется. Вы прочли. Простите, мне некуда вас усадить.

— Ну что вы, не стоит беспокоиться.

— Прекрасно. Сделайте одолжение, станьте в профиль. Я плохо вас вижу. Повернитесь к свету. Так. Хорошо.

— Я прочел ваше объявление…

— Да, конечно. Вы надеетесь справиться? Avez vous fait des etudes?

— A Paris, madame.

— Ah, oui, sa me fait plaisir, toujours, toujours d'entendre… oui, vous savez… on etait tellement habitue… et apres… [1] — Вы где-нибудь учились? — В Париже, мадам. — О, мне всегда, всегда нравился французский… да… вы понимаете… я так привыкла… а потом… (франц.)

Ты отступишь немного в сторону, и огни свечей, умноженные серебром и стеклами, осветят голову в шелковом чепце — под ним должны быть седые волосы — и сморщенное личико, маленькое, как у ребенка. Высокий белый воротник с частыми пуговицами и теплые одеяла скрывают всю ее, и можно видеть только руки, которые покоятся на животе, бледные руки, окутанные шерстяной шалью. Ты жадно всматриваешься в лицо старой сеньоры, пока кролик не отвлечет тебя своей возней. Тогда в глаза тебе бросится одеяло — истертый красный шелк, усеянный хлебными корками.

— А теперь о деле. Мне осталось жить немного, сеньор Монтеро, и я пересилила себя и дала объявление в газету…

— И потому я здесь.

— Вот именно. Так что соглашайтесь.

— Но мне хотелось бы знать…

— Понятно. Вы, я вижу, любопытны.

Как раз в эту минуту ты разглядываешь ночной столик, загроможденный стаканами, алюминиевыми ложками, коробочками пилюль, склянками с разноцветными снадобьями, а на полу выстроились стаканы с потеками беловатой жидкости — у самой кровати, чтобы можно было дотянуться рукой. Кролик прыгает на пол и растворяется в полумраке, и тут ты замечаешь, насколько эта кровать низкая: она едва возвышается над полом.

— Вы будете получать четыре тысячи песо.

— Я знаю, в сегодняшней газете стоит эта цифра…

— А, значит, газета уже вышла.

— Да, уже вышла.

— Вам предстоит заняться записками моего мужа, генерала Льоренте. Пока я жива, нужно привести рукопись в порядок. Она должна быть издана. Я все-таки решила это сделать.

— А сам генерал… он разве не мог бы…

— Мой супруг скончался шестьдесят лет назад, сударь. Это его неоконченные мемуары. Их надо дополнить. Пока я жива.

— Но…

— Я вам буду рассказывать. А вы будете писать в его манере. Когда вы разберете и прочтете то, что он сам написал, вас заворожит этот слог, эта легкость, эта… эта…

— Я понимаю.

— Сага. Сага! Где она? Ici [2] Поди ко мне (франц.). , Сага…

— Кто это?

— Мой друг.

— Кролик?

— Да, она сейчас вернется.