Джордж Оруэлл: Ферма животных

После завтрака Снежок и Наполеон снова собрали животных.

«Товарищи, сказал Снежок, сейчас половина шестого, весь день впереди. Сегодня мы начинаем уборку сена. Но есть один вопрос, который следует решить прежде всего».

И свиньи рассказали всем, что за последние три месяца они научились читать и писать по старому букварю, принадлежавшему некогда детям Джонса, и потом выброшенному на свалку. Наполеон послал за черной и белой краской и подвел всех к тяжелым воротам, отгораживавшим ферму от дороги. Затем Снежок (именно он лучше всех владел искусством письма) зажал в копытце кисть, закрасил на арке ворот слова «Ферма УСАДЬБА» и вместо них вывел «Ферма ЖИВОТНЫХ». Так должна была отныне называться эта ферма. И снова все отправились к постройкам. Наполеон и Снежок послали за лестницей, которую по их указаниям приставили к задней стенке большого амбара. Они объявили, что благодаря исследованиям, проведенным за последние три месяца, свиньям удалось свести принципы Анимализма к Семи Главным Заповедям. Теперь эти заповеди будут вечно верны. С заметным трудом (нелегко свинье сохранять равновесие, стоя на лестнице) Снежок забрался наверх и принялся за работу. А Пискун, стоя на несколько ступенек ниже, держал для него горшок с краской. Семь Заповедей были начертаны на шершавой стене большими белыми буквами, чтобы их можно было прочесть, даже стоя в тридцати метрах от стены. Они гласили:

Семь заповедей.

1. Всякий, кто ходит на двух ногах — враг.

2. Всякий четвероногий или крылатый — друг.

3. Ни одно животное да не носит одежды.

4. Ни одно животное да не спит в кровати.

5. Ни одно животное да не вкусит спиртного,

6. Ни одно животное да не убьет другое животное.

7. Все животные равны.

Всё было написано очень аккуратно, лишь слово «друг» написалось «дург», да одно «И» оказалось перевернутым, А в остальном орфография была безупречная. Для неграмотных Снежок прочел написанное вслух. Все животные кивали головами, выражая полнейшее согласие, а самые умные тут же начали заучивать Заповеди наизусть.

«А теперь, товарищи», вскричал Снежок, отбрасывая кисть, — на луг! Пусть будет делом чести для нас убрать сено быстрее, чем убирали Джонс и его люди».

Но в этот момент три коровы, которые уже давно заметно беспокоились, громко запротестовали. Их не доили уже 24 часа, и каждой из них казалось, что вымя у неё вот-вот лопнет. Немного поразмыслив, свиньи послали за вёдрами и подоили коров довольно успешно, так как их копытца оказались хорошо приспособленными к этой работе. Вскоре пять подойников наполнились парным молоком, на которое многие животные взирали с немалым интересом.

«А что будет с молоком?» спросил кто-то.

«Джонс иногда подмешивал нам молоко в сечку» — заметила одна из кур.

— Что нам до молока, товарищи! — вскричал Наполеон, загораживая своим корпусом ведра. — О нём позаботятся. Сенокос важнее. Товарищ Снежок поведет вас. Я последую за вами через несколько минут. Вперед, товарищи! Сено ждёт!

И животные отправились на луг — начинать уборку сена, а вернувшись вечером, заметили, что молоко исчезло.

Сколько пота пролили они, убирая сено! Но все старания были вознаграждены: урожай оказался ещё богаче, чем они надеялись.

Труд был нелегкий; все инструменты предназначались для человека, а не для животных — любое орудие было устроено с расчетом на свободную пару конечностей — а ведь ни одно животное не могло работать, стоя на задних ногах. Но замечательная изобретательность свиней позволила обойти все трудности. Что же касается лошадей, то, зная каждый дюйм поля, они сумели справиться с косьбой и уборкой сена куда лучше, чем это когда-либо удавалось Джонсу и его людям. Свиньи же, хоть и не работали физически, направляли и досматривали труд остальных. Было вполне естественно, что, владея Высшим Знанием, они приняли на себя руководство. Боксер и Люцерна сами впряглись в косилку и грабли (никаких уздечек или вожжей теперь, конечно, не требовалось) и двигались безостановочно, делая круг за кругом, а свинья, шагая за ними, призывала: «Эгей, вперед, товарищи!» или «Гоп-гоп, назад, товарищи!» — смотря по тому, что требовалось. И все животные, до самых ничтожных, трудились над ворошением сена и сбором его в копны. Даже куры и утки сновали взад и вперед под палящим солнцем, перенося в клювах маленькие пучки травы. В итоге уборка была закончена на два дня раньше, чем при Джонсе. К тому же урожай оказался богаче, чем когда-либо. Ничто не пропало, куры и утки высмотрели и собрали всё до последнего стебелька. И ни одно животное не украло ни на одну единственную жвачку. Всё лето работа на ферме шла как хорошие часы. Животные были счастливы. Такого счастья они никогда себе и не представляли. Каждая частица пищи доставляла острое осознанное наслаждение, ибо это была их собственная еда, своим трудом и для самих себя добытая ими — а не та, что скупо отмеряла им рука хозяина. Теперь, когда не было этих паразитов — людей, еды для всех стало больше. И отдыхать удавалось дольше, несмотря на неопытность большинства работающих. Много трудностей испытывали животные. Так, ближе к осени, когда они убрали пшеницу, им пришлось вымолачивать её по старинке, ногами, выдувая мякину собственным дыханием — на ферме не было молотилки. Но свиньи — с помощью своего разума, и Боксер — силой своих громадных мышц, — всегда выручали. Боксер заслужил всеобщее восхищение. Он и при Джонсе работал много, но теперь — за троих; временами казалось, что всю работу на ферме он выносил в одиночку на своих могучих плечах. С утра до ночи он тащил и толкал грузы, всегда оказываясь там, где работа была всего тяжелее. С одним петухом Боксер условился, что тот будет поднимать его на полчаса раньше, чем встают остальные, чтобы он мог по собственному выбору сделать что-нибудь особенно необходимое до того, как начнется обычный трудовой день. Его ответом на любую проблему, любую неожиданную трудность было: «Буду работать больше!» — таким был его личный девиз.