Габриэле д'Аннунцио - Леда без лебедя

Таким образом, «свободная личность» терпит моральный крах, от которого не спасает ни эстетство, ни культ наслаждения.

Главные пороки романа «Наслаждение» — манерность, статичность, безжизненность персонажей. Нет единой художественной логики и в образе главного героя.

Д’Аннунцио не считается с жанровыми принципами романа, в его романе нет композиционного единства, нет кульминации; повествование растекается в подробностях. Лучшие его страницы — это описания природы, музыки, произведений искусства. Именно растворение эпической формы, распад характера, превращение героя лишь во вместилище ощущений и дали возможность критике, как русской, так и итальянской, причислить роман Д’Аннунцио к декадентскому искусству. Образ Андреа Сперелли оказался лишь вариантом образов Дориана Грея Уайльда и Дез Эссента Гюисманса, но пришелся по мерке итальянскому декадентству.

В феврале — марте 1891 г. на страницах одного из итальянских журналов была опубликована повесть Д’Аннунцио «Джованни Эпископо». В 1892 г. она появилась отдельным изданием, почти одновременно с которым вышел новый роман Д’Аннунцио — «Невинный» (переводился также под названием «Невинная жертва»). Оба эти произведения внутренне связаны новой для писателя проблематикой (хотя, конечно, в них есть продолжение и прежних, ранее наметившихся тенденций) и стоят особняком в его творчестве. Это наиболее интересный и плодотворный этап развития Д’Аннунцио как прозаика. Как в «Джованни Эпископо», так и в «Невинном» с большой силой сказалось воздействие на итальянского автора идей и художественной манеры Достоевского. Известный писатель и критик конца XIX века Луиджи Капуана писал о воздействии «Кроткой» на «Джованни Эпископо»: «Наваждение было так велико, что Д’Аннунцио не заметил, как его Эпископо приобрел иностранный акцент… бормотал не о своих чувствах».

Сюжет повести, как и ее композиционная структура и стилистический строй, действительно свидетельствует об «учебе» Д’Аннунцио у автора «Кроткой» и «Братьев Карамазовых».

Сам он отнюдь не скрывал ни того огромного впечатления, которое произвело на него чтение произведений Достоевского, ни своего стремления овладеть определенными «секретами» его формы, стиля, повествовательными приемами.

Повесть «Джованни Эпископо» — рассказ от первого лица самого героя о своем трагическом уделе. Джованни — мелкий чиновник, робкий, слабовольный человек, подпавший под влияние своего сослуживца грубого и деспотичного Ванцера. Он женится на распутной Джиневре, прислуживающей в маленьком ресторанчике, посетители которого поочередно пользуются ее «милостями». Джиневра, цинично издеваясь над любовью Джованни, заставляет его пройти все ступени нравственного и гражданского падения: он опозорен не только ее поведением, но прежде всего своим смирением, покорством, которое все считают трусостью и подлостью. Джованни терпит все это ради своего маленького сына, который для него — единственная цель жизни, но отцовская любовь становится новым источником мучений, когда чуть подросший Чиро начинает все понимать и стыдится отца. Но однажды Джованни, увидев, как Ванцер поднял руку на ребенка, совершает свой единственный поступок — убивает Ванцера. Однако ни ребенок, ни отец не могут перенести ужаса убийства. Умирает Чиро, умирает и Джованни при последних словах своего рассказа-исповеди.

Уже из канвы сюжета видно, как своеобразно контаминируются здесь прежняя даннунцианская концепция непреодолимости, фатальности плоти и тема страдания униженных и оскорбленных, воспринятая у Достоевского. Весь художественный строй повести с совершенной очевидностью вдохновлен прежде всего «Кроткой» с ее задыхающейся, разорванной исповедью — внутренним монологом героя, стремящегося осознать Происшедшее, повествующим не по порядку, а вперебивку, ибо рассказчик часто «теряет нить» рассказа (и слова-то Достоевского!). Та же судорожная интонация, те же повторы, метания, обращения к слушателю. Однако арсенал психологического анализа и мастерство внутреннего монолога, усвоенные у Достоевского, служат у Д’Аннунцио для того, чтобы Джованни убедился в существовании непреодолимой, роковой силы, заставившей его покориться Ванцеру, влюбиться в Джиневру. Герой Д’Аннунцио не доискивается причин именно такого своего поведения; он повествует о своем внутреннем состоянии как о многолетнем роковом наваждении. Таков его фатум, которому он и не пытается больше сопротивляться.