Шарль де Костер: Брабантские сказки

Херманн отворил дверь. Браф стрелой помчался к морю.

— Что за дьявольщина! — снова сказал старик. — Ты что-нибудь слышишь? Или видишь?

— Нет, — ответила Анна.

Херманн и его дочь встали на пороге; они прислушивались, вглядываясь во мрак: деревня спала, пробило десять часов вечера, улица была пустынна, а ночь светла; дул колючий ветер, и уже падали первые крупные капли близкого дождя; безмолвие нарушали только поскрипывание нескольких флюгеров, вращавшихся на ржавых железных крюках, и глухой и монотонный шум бьющегося о берег прибоя.

— Отец, отец, — вдруг воскликнула Анна, — я слышу звуки выстрелов! На море несчастье, горемычные люди попали в беду и просят о помощи! Господи! Неужто это тот доктор и трое господ, что утром вместе отправились поохотиться на чаек! Мне кажется, я слышу их крики, а это лай Брафа! О! Какой ужас! Они, видно, неосторожны: так смеялись сегодня, что чуть не перевернули свою шлюпку… Особенно один из них, красивый юноша в охотничьей куртке!.. Отец, отец, надо поспешить им на помощь!

Херманн не нуждался в советах дочери, чтобы стремглав броситься исполнять свой долг: она еще и не договорила, а он уже обувался. Потом разжег фонарь и помчался во весь дух. Добежав до вершины дюн, он услышал выстрелы и крики, зазвучавшие с удвоенной силой, едва стал виден свет фонаря на берегу. Херманн быстро направился к месту, откуда они доносились. Он повесил фонарь на прихваченный на всякий случай с собою железный крюк, вбил крюк в песок и по пояс вошел в воду; тут до него явственно донесся шум весел и голос, отчаянно взывавший:

— Человек упал в воду, слева от тебя, скорее! Спасешь — получишь пятьдесят флоринов!

Херманн уже скинул куртку и был готов броситься в море, как вдруг услышал в нескольких саженях от себя прерывистое дыхание и, вглядевшись, увидел, как на гребне вздымающейся волны какая-то белая фигура волочит что — то черное; оба плыли прямо к нему. Он узнал своего пса, Брафа, который уже вытаскивал человека на берег.

Осматривая утопленника, Херманн закричал что было сил:

— Сюда! Сюда, господа! Ваш друг уже не в воде; возможно, он спасен. Да будет благословен Господь!

— Браво! — донесся крик из шлюпки. — Браво и спасибо!

— Гребите, — крикнул Херманн, — гребите на свет фонаря, и я вытащу на берег вашу ореховую скорлупку. — Немного времени потребовалось для этого Херманну. Из шлюпки вылезли четверо мужчин. У всех был удрученный вид, особенно у доктора, который, впрочем, всячески старался приободрить своих друзей. Он принял фонарь из рук Херманна и поднес его к лицу утопленника.

Бегло осмотрев его, он промолвил:

— Возможно, мы спасем его, он умеет плавать и, должно быть, недолго пробыл в воде; но надо поторопиться! Итак, господа, берем Исаака кто за голову, кто за плечи, кто за ноги и быстренько тащим его на ближайший постоялый двор.

Сказано — сделано; ближайшим постоялым двором был «Schutter’s Hof», [2] «Охотничий двор» (флам.). и Херманн помог доставить утопленника туда.

Исаак де Вильденстеен — ибо так звали господина, только что вытащенного из моря, — лежал теперь на столе, простертый во всю свою долговязость: доктор приказал раздеть его, растереть и набить в ноздри крепчайшего табаку, который обыкновенно служил каждодневным удовольствием хозяину «Schutter’s Hof», теперь вовсю помогавшему этой суровой экзекуции своими советами. Исаак, которого добрые четверть часа скорее скребли и колотили, нежели растирали, состроил жуткую гримасу, после чего несколько раз оглушительно чихнул.

— Спасен! — сказал доктор, протягивая Херманну банкноту в пятьдесят флоринов.

— Возьмешь да спрячешь, tr возразил тот, а потом, чего доброго, и заплачешь.

— Тогда я велю наградить тебя медалью, — сказал доктор.

— Я повешу ее на шею Брафу, — откликнулся Херманн, уже отправляясь домой, где нашел дочь свою бодрствующей и встревоженной и сообщил ей, что ее красивый охотник и в самом деле тонул в море, но с Божьей помощью при участии Брафа его вовремя вытащили.

— Поистине наш Браф умное существо, — ответила Анна.

У Исаака де Вильденстеена был довольно своеобразный характер, он был красив, богат, еще вполне молод, отнюдь не подл, он умел ловко оплести любезными словесами женщин определенного толка, предпочитал верить скорее рассудку, чем сердцу и мог бы стать неотразимым донжуаном, не отличайся он трусоватостью: однако он был из тех хорохорящихся будуарных петушков, которые любят хвалиться красотой гребешка, при том что шпоры у них слабоваты, и предпочтут воздержаться от тех любовных побед, из-за которых могут быть ранены по вине чьих-то прекрасных глаз: наверное, он и женился бы разве что для того, чтобы избежать ударов шпагой, а то и палкой от отца, желавшего отомстить соблазнителю за позор обманутой дочери.