Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы

— Люди совершенно недостаточно общаются. Те, для кого секс — хобби, распространяются о своем любимом занятии, но никогда не признаются, что с возрастом оно неминуемо уходит на задний план. Кое-кто считает брачным алтарем не кровать, а кухонную плиту, ставя брак на службу чревоугодию. Но почему никто не вспоминает о тесной дружбе на всю жизнь? Такая дружба воплощается в разговорах на самые разные темы. Если люди по-настоящему живут и мыслят, то эта дружба никогда не кончается, она удлиняет саму жизнь, потому что всегда находится что-то еще не сказанное.

— Я раньше думала, глядя на пары в ресторанах: как ужасно, когда люди сидят и молча едят, ни словом не обменяются, — сказала Мария. — Но теперь я понимаю, что это не обязательно так. Может быть, им для общения не нужно все время говорить. Истинное общение — это не обязательно шевеление языком; иногда это — насыщенное глубоким смыслом общее молчание. Но мы с Артуром говорим не переставая с тех самых пор, как решили пожениться.

— Я вот подумал: может быть, мы совершенно неправильно понимаем легенду об изгнании из рая, — сказал Артур. — Может быть, Господь выгнал Адама и Еву из рая за то, что они ценой невинности обрели познание, а Бог им позавидовал. «…Царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его». [127] «…Царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его». — Евангелие от Фомы, 117. Узнаете, Симон?

— Одно из гностических Евангелий, — сказал я, слегка уязвленный тем, что этот юнец пытается наставлять меня в моей собственной профессии.

— Евангелие от Фомы, и там написаны довольно опасные вещи, — разъяснил Артур, который сейчас и папе римскому прочитал бы лекцию, нуждайся тот в помощи. — Адам и Ева узнали, как можно изучать Царство Отца, и с тех пор их потомки этим неустанно занимаются. Именно в этом смысл университетов, когда они не отвлекаются на пустяки. Конечно, Богу стало завидно: Его попросили поделиться своим Царством. Я уверен, что Адам и Ева уходили из рая смеясь; они радовались, что поменяли ничего не знающую невинность на бесконечное разнообразие возможностей.

Все это было прекрасно и намного лучше того, с чем я обычно сталкиваюсь при беседах с женихами и невестами. Они, бедняжки, в основном довольно глупы и совершенно не способны выразить словами свои ожидания. Они, кажется, даже не очень понимают, какова моя роль в этом обряде. Я не выдаю людям лицензии на право спать в одной постели и пользоваться одним полотенцем — я служу посредником между ними, просящими, и Тем, Кто выслушивает прошение. Но все же я сомневался. Эти двое как-то слишком красиво говорили. А мне нужна была полная уверенность, ибо я по-прежнему всем сердцем любил Марию.

Она поняла, что у меня неспокойно на душе, и перед уходом сказала:

— Девиз нашего брака — то, что вы цитировали на самом первом семинаре. Помните, из Августина?

— Conloqui et conridere…

— Да. «Общая беседа и веселье, взаимная благожелательная услужливость, совместное чтение сладкоречивых книг, совместные забавы и взаимное уважение». И конечно, взаимные благожелательные услуги включают в себя секс. Так что, Симон, дорогой, пожалуйста, не надо так беспокоиться.

Но я не мог не беспокоиться, потому что был всего лишь человеком. Я терял невероятно способную ученицу. Я терял женщину, которую какое-то время считал земным воплощением Софии. Да, я знал, что не могу ею обладать, но я все еще любил ее — и собирался навеки связать с человеком, о котором я знал только хорошее, но который мне все же чем-то не нравился.

Я решил, что это зависть. Она должна быть хорошо знакома мятежным ангелам. Это непопулярная страсть: люди с каким-то даже удовлетворением признаются в своей жадности, или вспыльчивости, или даже скупости, но кто признается, что завистлив? Зависть не так легко представить в виде добродетели, надевшей черную маску. Но моя работа как священника — смотреть человеческим грехам в лицо и называть вещи своими именами. Я завидовал Артуру Корнишу, потому что он собирался занять главное место в сердце женщины, которую я все еще любил. Но, как сказала Мария, мятежный ангел, ведя женщину к свету, в большой мир, частично отбирает у нее невинность. Неудивительно, что человек, сыгравший эту роль, завидует тому, кто пожинает плоды его трудов. Я не сомневался, что я сам способен понимать и ценить Марию так, как Корниш никогда не сможет; но я так же твердо знал, что Мария никогда не будет моей — разве что в мифологической плоскости, о которой она сама мне говорила. «Ваша беда, отец Даркур, в том, что вы хотите одновременно и рыбку поймать, и рясу не замочить: вы хотите быть у Марии первым и главным, но не желаете платить за это положенную цену». Ладно, я все понял. Но боль не утихла.