Клариси Лиспектор - Час звезды

(Что касается творчества, все равно живая собака лучше книги.) Хочу поделиться с вами одной маленькой радостью. Дело в том, что в одно тоскливое воскресенье без фарофы девушка испытала неожиданное, необъяснимое счастье: гуляя по пристани, она увидела радугу. Она была в восторге, но тотчас возжелала большего: ей захотелось увидеть фейерверк, как однажды в Масейо. Вот, с этими людишками всегда так: сунешь им палец, они норовят отхватить всю руку, с жадностью требуют своего. И без всякого на то права, не так ли? Не существует способа — по крайней мере я его не знаю — увидеть многоцветный сверкающий фейерверк в моросящий дождь.

Должен ли я говорить, что она была без ума от солдат? Это на самом деле так. Когда она видела солдата, она думала, дрожа от удовольствия и страха: неужели он может убить меня?

Если бы девушка знала, что моя радость тоже произрастает из глубины моей печали и что печаль — это неудавшаяся радость. Да, в глубине души она тоже была веселой. Несмотря на невроз. Невроз борца.

И она позволяла себе еще одну роскошь, кроме ежемесячных походов в кино: очень ярко красила ногти на руках. Увы, яркий лак быстро слезал с обкусанных ногтей и не скрывал грязи под ними.

А когда она просыпалась? Когда она просыпалась, то не сразу могла сообразить, кто она. Потом она вспоминала и с удовольствием думала: я машинистка и девственница и люблю кока-колу. Только тогда она возвращалась в реальный мир и проводила остаток дня, послушно подавая бумаги на подпись.

Станет ли мой рассказ лучше, если я украшу его какими-нибудь специальными сложными терминами? Но дело в том, что у этой истории нет никакой техники, никакого стиля; она написана, как бог на душу положит. Ни за что на свете я не стану пятнать красивыми и лживыми словами такую жизнь, как у этой машинистки. В течение жизни я совершал поступки непонятные мне самому. И самый непонятный из них — эта история, в которой нет моей вины, и которая развивается сама по себе. Моя машинистка жила в особом зачарованном нимбе между адом и раем. Она никогда не думала: «Я — это я». Уверен, она считала, что не имеет на это права, она была ненужной, лишней, как завернутая в газету косточка, болтающаяся в мусорном ведре. Неужели существуют миллионы таких, как она? Да, но все они лишние. А если хорошо подумать, кто не лишний в этой жизни? Я не чувствую себя лишним, потому что пишу, что является действием, которое, в свою очередь, есть факт. Тогда я открываю вашего Бога в своей душе. Для чего я пишу? Разве я знаю? Да, мне действительно иногда кажется, что я — не я, что я принадлежу какой-то далекой галактике, я не могу понять, что происходит со мной. Неужели я это я? Я не перестаю удивляться встрече с самим собой.

Как я уже говорил, девушка с северо-востока не верила в смерть. Она не могла представить, что когда-нибудь умрет. Ведь сейчас-то она жива. Она давно забыла имена отца и матери, о которых никогда не вспоминала тетка. (Чрезмерная легкость, с какой я играю словами, вгоняет меня в дрожь; боюсь нарушить Порядок и упасть в бездонную пропасть, населенную стонами: Ад свободы. Но надо продолжать).

Продолжаю:

Каждое утро, очень тихо, чтобы не разбудить соседок, девушка включала транзистор, одолженный у Марии да Пенья, включала исключительно ради программы «Радио-Часы», передающей «точное время и новости культуры», и никакой музыки — только падающие капли звуков, отсчитывающие уходящие минуты. Кроме всего прочего, этот канал использовал интервалы между каплями-минутами для торговой рекламы — она обожала рекламу. Это была великолепная программа, так как между сигналами она давала массу интересных сведений, которые, возможно, когда-нибудь ей пригодятся. Так, она узнала, что императора Карла Великого звали в его родной стране Каролус. Правда, ей ни разу не представился случай блеснуть своими познаниями, ну, как знать, может быть ей это удастся, кто ищет, тот всегда найдет. Однажды она услышала информацию о том, что лошадь — единственное животное, которое не скрещивается со своим потомством.

— Ну, это, парень, уже непристойность, — сказала она диктору.

В другой раз она услышала: "Покайтесь во Христе, и Он даст вам счастье.» И она покаялась. Так как она не знала, в чем, то каялась всем и во всем. Пастор также сказал, что месть — это козни дьявола. И она не мстила.

Да, кто ищет, тот всегда найдет. Правда?

У нее было то, что называется внутренним миром, но она не знала об этом. Она жила этим миром, словно поедала собственные внутренности. Утром по дороге на работу она производила впечатление тихой помешанной, потому что витала где-то далеко, в высоких и ослепительных мечтах. Мечты эти, несмотря на всю их интимность, были расплывчаты и смутны, потому что не имели стержня — опыта чувств. Чаще всего в ней была пустота, та пустота, что заполняет души святых. Была ли она святой? Похоже на то. Она не понимала, что она думает, потому что ничего не хотела сказать. Но, кажется, вся ее жизнь была долгим размышлением ни о чем. Другие люди были нужны ей только для того, чтобы верить в себя, хотя она теряла себя в бесконечных круглых пустотах, которые заполняли ее. Она размышляла даже печатая на машинке и от этого делала еще больше ошибок.