Цирил Космач - Тантадруй

Тантадруй вспомнил Тратареву Елчицу, которая как-то назвала птиц самыми счастливыми существами. Он представил себе, как было бы хорошо, если б он тоже стал птицей и в птицу бы обратилась бы Елчица. Тогда бы, например, сейчас они сперва взлетели на крышу дома священника, оттуда поднялись на кладбищенские кипарисы, потом — на колокольню, с колокольни — на гору и, с горы на гору, улетали бы дальше и дальше.

Ударили в колокола, и Тантадруй пришел в себя. Из церкви повалил народ и стал быстро расходиться, торопясь на ярмарку, в трактир, на обед. Появился стражмейстер Доминик Тестен, который, правда, сейчас уже выглядел менее строгим, чем прежде, однако Тантадруй на всякий случай спрятался за толстым деревом, чтоб в этом укрытии дождаться священника.

В конце концов двери сакристии распахнулись. Показались четыре священника, и несчастный лишился дара речи. Они были огромные, очень круглые и, точно гуси, друг за другом легко катились к нему. Каждый из них левой рукой поднимал край сутаны, внимательно глядя перед собою, чтоб не ступить в грязь, правой рукой они придерживали крохотные черные шапочки, опасаясь, как бы ветер не сорвал их с толстых, совершенно лысых голов. И они так походили друг на друга, что Тантадруй с трудом смог узнать своего священника. Они приблизились к дереву, и Тантадруй вышел навстречу. Услышав непонятный звон, священники вздрогнули, разом вскинули головы и удивленно воззрились на странное существо, увешанное коровьими колокольцами.

— Это тот самый Тантарадра, который хотел бы умереть, — с легкой улыбкой сообщил собратьям местный священник.

— А-а-а? — разом протянули чужие священники и точно так же разом остановились, сложив на животах руки, наклонили головы к левому плечу и стали ждать, что последует дальше.

— Ну, Тантарадра? — повернулся к нему священник-хозяин.

— Тан-та-друй! — сконфуженно улыбаясь, но очень любезно ответил дурачок, чтобы священник хорошенько запомнил его имя.

— Да, да, Тантадруй, — кивнул тот. — Ну, что ты на сей раз придумал?

Тантадруй улыбнулся и с необычным блеском в мутных глазах торжественно сообщил:

— Тантадруй, я поймаю гадюку, она меня укусит, и я умру!

— О-о-о! — хором протянули чужие священники и закачали головами.

Местный священник поглядел на них несколько свысока, словно испытывая гордость за своего дурачка, и, повернувшись к нему, сказал:

— Тантадруй, сейчас зима, и гадюк нету! — Он поднял палец и строго продолжал, словно вбивая в голову слово за словом: — Но даже когда они появятся, и ты поймаешь одну из них, и она тебя укусит, ты не умрешь, а будешь отравлен!

— Отравлен, тантадруй! — простонал бедняга, и искренняя, бесконечная печаль разлилась по его маленькому сморщенному личику.

— Отравлен! — хором повторили чужие священники и погрозили своими толстыми пальцами.

— Отравлен! — подтвердил местный священник и тоже погрозил пальцем. — Подожди, пока не пробил твой час. Все мы должны терпеть, прежде чем лечь в могилу! — так сказал он и зашагал к своему дому.

— Все мы должны терпеть, прежде чем лечь в могилу! — торжественно подтвердили чужие священники, приподняли края своих сутан, взялись за шапочки и поплыли за хозяином.

Разом лишившись сил, прислонился Тантадруй к дереву, глядя вслед огромным черным фигурам, которые исчезали в светлых проемах дверей. Двери захлопнулись, и он вздрогнул, словно заперли его утраченное счастье. Он стоял неподвижно, слушая, как шумит у него в голове и как бешено стучит сердце в узкой груди. И сквозь этот шум и стук ему показалось, будто откуда-то издалека его зовут. Он открыл глаза и удивленно огляделся. Мир вокруг был чужой, совсем незнакомый, и было необычайно холодно.

— Тантадруй! — звали подкрадывавшиеся ребятишки и манили его.

Медленно, с мукою оторвался он от шершавого дерева и пошел обратно на площадь. Обступив его плотным кольцом, ребятишки кричали:

— Ну что, ненастоящая оказалась?

— Ненастоящая, тантадруй, — печально отвечал он.

— А какая она была-то?

— Тантадруй, я сказал, что найду гадюку, она меня укусит и я умру!

— Ха-ха-ха! — Охваченные бурной радостью, дети хлопали себя по коленям. — Любому дураку известно, что тогда не умрешь, а отравишься!

— Отравишься, тантадруй? — повторил он, удивленно глядя на них — они были еще детьми, но уже такими мудрыми и все знали, совсем как священник.

— Отравишься, Тантадруй, отравишься! Это тоже ненастоящая. Придется тебе что-нибудь новенькое подыскать! — Взявшись за руки, они плясали вокруг него и пели: