Владислав Реймонт - Комедиантка

— Немного сентиментальна эта роль Марии, — добавила Янка после долгого молчания.

— Мне она показалась лиричной, и только.

— Я хотела бы сыграть Офелию.

— Вы знаете «Гамлета»?

— Последние два года я читала только драмы и мечтала о сцене, — просто ответила Янка.

— Поистине, стоит преклонить колена перед таким энтузиазмом!

— Зачем? Нужно лишь помочь ему… дать простор…

— Если б я мог. Поверьте, я всем сердцем хотел бы видеть вас на вершине славы.

— Да, — ответила она не очень убежденно. — За «Робина» большое спасибо.

— Может быть, переписать вам роль?

— Перепишу сама, это доставит мне удовольствие.

— При разучивании роли, если пожелаете, я мог бы вам подыграть.

— Мне неловко отнимать у вас время…

— Оставьте мне несколько часов на спектакль, а остальным временем можете располагать как угодно, — горячо проговорил Владек.

С минуту они смотрели друг на друга.

Потом он долго и с чувством целовал Янкину руку.

— Завтра начинаю учить роль, у меня свободный день.

— Я тоже не участвую в спектакле.

Владек вышел, недовольный собой: хотя он и называл ее комедианткой, но ее прямота и увлеченность заставляли признать ее превосходство как человека и как артистки.

Владек иронически посмеивался над Янкиными речами, но нравилась она ему безумно и с каждой встречей все больше.

Янка лихорадочно взялась за «Робина».

Через несколько дней она уже знала на память не только свою роль, но и всю пьесу. Янка так загорелась желанием сыграть героиню, что жила теперь только будущим спектаклем. Давнишние мечты, на время приглушенные нуждой и театральной лихорадкой, опять вспыхнули ярким пламенем и загипнотизировали ее. Снова театр переполнил все ее существо, так что в сознании уже не осталось места для чего-либо другого; в минуты экстаза он представлялся Янке мистическим алтарем, который вознесся над повседневным бытом и пылал огнем, как куст Моисея, [35] Куст Моисея. — Согласно библейскому сказанию, под горой Синай у горящего куста Моисею было передано голосом Иеговы одно из божественных предначертаний. являя собой ослепительное чудо.

Владек бывал у Янки каждый день перед спектаклем, ему уже наскучили эти совместные чтения, его раздражало, что Янка, по-сумасшедшему отдаваясь искусству, на него самого не обращает никакого внимания. Он не мог пробиться со своей любовью через этот лихорадочный энтузиазм, и все же по-прежнему навещал ее.

С каждым днем он все сильнее жаждал ее любви. Ее наивность и талант, который он угадывал, еще больше разжигали его чувство; к тому же Владек давно мечтал о такой утонченной, образованной любовнице. Его грубая, чувственная натура заранее наслаждалась победой.

Было очень заманчиво овладеть девушкой очаровательной и необыкновенной, совсем непохожей на его прежних любовниц.

Он жаждал близости с ней еще и потому, что Янка представлялась ему одной из тех дам высшего общества, на которых Владек не раз смотрел с вожделением, прогуливаясь по Уяздовской аллее.

Владек догадывался о том, что он небезразличен Янке, и опутывал ее сетью, сотканной из улыбок, нежных слов, вздохов и преувеличенного внимания.

Для Янки это был самый прекрасный период ее жизни. Нужду она презирала, как временное неудобство или преходящее страдание. Совинская после визитов Владека снова подобрела к ней. Она посоветовала Янке продать все лишние платья и даже предложила свои услуги.

Время текло в нетерпеливом ожидании спектакля.

Жизнь напоминала замысловатый сон. Сквозь призму мечтаний мир опять казался светлым, люди — добрыми. Она забыла обо всем, даже о Глоговском; письмо его, так и не дочитав, убрала в стол, отложила на будущее — сейчас она жила только будущим.

Даже с действительностью она боролась мечтами о будущем.

Ну, и любила Владека.

Янка не знала, как это случилось, но она уже не могла без него обойтись и чувствовала себя очень счастливой и спокойной, когда, опершись на его руку, шла по улице и слушала его низкий мелодичный голос. Бархатный, мягкий взгляд его черных глаз обжигал девушку огнем и наполнял сладкой истомой. Все во Владеке влекло Янку.

Как неповторим он был на сцене! С каким вдохновением играл несчастных любовников в мелодрамах! Сколько очаровательной простоты было в его разговоре, позе и жестах. Он был любимцем публики, да и пресса не скупилась на похвалы, предсказывая Владеку блестящее будущее.

Янке доставляли удовольствие даже аплодисменты, которыми его награждали на сцене. А он, в свою очередь, так ловко умел выложить весь запас своего ума, что его считали образованным, хотя в нем только и было, что ловкость да нахальство варшавского гуляки и скандалиста; но он был ее единственным, первым, кому она отдала себя, и ей казалось, что это неразрывно связало их вечными узами.