Владислав Реймонт - Комедиантка

Янка решительно отказалась. Искренне поблагодарив за участие, какое ей старый актер оказывал летом, Янка очень тепло, словно навсегда, распрощалась с ним.

Когда Станиславский ушел, Янка решила свести с жизнью счеты. Она еще не сказала себе — умру! Если бы даже кто-то угадал в ней подобные мысли, она бы искренне запротестовала, но эти мысли, еще не отчетливые и неосознанные, уже зародились.

В час, когда уезжали Цабинские, Янка пошла на пристань.

Она стояла на мосту и смотрела на удаляющийся пароход, на серые волны Вислы, с плеском бившиеся об устои моста, на затуманенный осенней мглой горизонт. Ее охватила такая странная тоска, что, казалось, нет сил ни пошевелиться, ни оторвать от воды взгляда.

Наступала ночь, а Янка все еще стояла, глядя в пустоту; ряды фонарей на набережной светились в сумраке, отливая золотым блеском и бросая на подвижную зеленоватую поверхность воды бледные дрожащие пятна. Сзади наплывал шум города, извозчики с грохотом проносились по мосту, звонили трамваи, со смехом проходили люди, где-то звучала мелодия песенки, слышались игривые звуки шарманки, наплывали теплые порывы ветра, сменялись холодным дыханием водной глубины, и все это как бы отражалось от нее, словно от полированной поверхности камня.

Вода внизу причудливо меняла свои краски, она была то совсем черной, то вдруг появлялись на ней какие-то отблески, красные языки пламени, фиолетовые полосы, желтые лучи. Там, должно быть, жизнь была полнее и лучше: весело перешептывались волны, разбиваясь об устои моста, о каменные набережные, с безудержным хохотом сливались, громоздились одна на другую и катились дальше. Янке казалось, будто она слышит их беззаботный смех, призывы и радостные голоса.

— Что вы тут делаете?

Янка вздрогнула и медленно обернулась. Сзади стояла Вольская и с тревожным любопытством наблюдала за Янкой.

— Ничего, смотрю, — тихо ответила та.

— Идемте, здесь нездоровый воздух, — сказала Вольская, взяв Янку под руку: в потускневших глазах Янки она безошибочно угадала мысль о самоубийстве.

Янка позволила себя увести. Они обе долго молчали, затем Янка едва слышно спросила:

— Вы не уехали?

— Не могла. Знаете, мой Янек снова расхворался. Доктор запретил поднимать его с кровати, да и самой мне ясно — это может его погубить, — с тоской в голосе пояснила Вольская. — Пришлось остаться; что делать, не отдавать же его в больницу. Если суждено чему случиться, так умрем оба, одного не оставлю. Доктор говорит, есть надежда, что он поправится.

Янка с каким-то странным чувством всматривалась в лицо женщины, изможденное, но светившееся такой огромной любовью. Вольская была одета как нищая: темный, весь в пятнах плащ, серое изношенное платье, порыжевшая шляпа, черные заштопанные перчатки, вылинявший зонтик, и на фоне этого убожества, как солнце, светилась любовь к ребенку. Мать ни с чем не считалась: что не касалось ребенка, не имело для нее никакого смысла.

Янка шла рядом, с восхищением глядя на эту женщину. Она знала ее историю.

Девушка из богатой, интеллигентной семьи влюбилась в актера и то ли по этой причине, то ли из любви к театру поступила на сцену. Вскоре любовник ее бросил, и начались дни испытаний, нужды, унижения, но бросить сцену она уже не смогла, а теперь всю свою любовь, все надежды обратила на сына, который тяжело болел с самой весны.

«Откуда у нее берутся силы?» — думала Янка.

— Что вы сейчас делаете?

Вольская вздрогнула, легкий румянец пробежал по исхудавшему лицу, губы ее задрожали.

— Пою… Что же мне оставалось делать, надо ведь жить, надо лечить Янека, надо… Мне ужасно стыдно, но надо. Ах! доля моя, доля!

— Но я ничего не понимаю. — Янка удивилась, почему Вольская стыдится петь.

— Панна Янина, обещайте, что не скажете никому ни слова, хорошо? — со слезами в голосе попросила Вольская.

— Ну конечно, обещаю, да и кому рассказывать, я же совсем одна.

— Пою в ресторане на Подвалье, — тихо, чуть ли не скороговоркой сообщила Вольская.

— В ресторане! — прошептала Янка и от неожиданности остановилась.

— А что мне оставалось делать? Ну скажите, что? Нужно ведь есть, где-то жить… А чем я могу заработать? Шить я не умею. Дома немного играла на рояле, немного говорила по-французски, но этим, пожалуй, и гроша не заработаешь. Нашла в «Курьере» объявление: требуются певицы, и вот пою. Платят мне рубль в день, питание и… но… — Слезы помешали ей говорить, Вольская схватила Янкину руку и лихорадочно стиснула ее. Та ответила пожатием, и они молча пошли дальше.