Карлос Кастанеда - Особая реальность

У меня по спине поползли мурашки. Немного спустя я снова глянул в зеркало. Никаких огней не было.

Я сказал, что машина сзади, должно быть, остановилась или свернула. Дон Хуан, не оглядываясь, потянулся и зевнул.

— Нет, — сказал он. — Смерть никогда не останавливается. Просто иногда гасит огни.

13 июня мы прибыли на место. У небольшого глинобитного дома стояли две пожилые индианки, с виду сестры, и четыре девушки. За домом виднелись какая-то лачуга и развалившийся сарай, от которого остались лишь стена и часть крыши. Судя по всему, женщины нас ждали; вероятно, они заметили машину по облаку пыли, которое тянулось за нами, когда километрах в трех мы свернули с шоссе на грунтовую дорогу. Дом стоял посреди долины. Шоссе выглядело отсюда как шрам, прорезающий склоны холмов.

Дон Хуан вылез из машины и заговорил с женщинами. Они указали на табуретки возле двери. Старик жестом велел мне выйти и сесть. Одна из женщин осталась с нами, остальные вошли в дом. Две девушки задержались на пороге, рассматривая меня. Я помахал им, они засмеялись и скрылись в доме. Вскоре появились двое парней; подойдя к дону Хуану, они поздоровались, но мне не сказали ни слова, даже не посмотрели в мою сторону. Они о чем-то переговорили с доном Хуаном, и мы все, в том числе обе женщины, пошли к другому дому, примерно в километре отсюда.

Там нас уже ждали. Дон Хуан вошел в дом, оставив меня у входа. Я заглянул внутрь и увидел пожилого индейца, тех же лет, что и дон Хуан; он сидел на табуретке.

Было еще светло. У дома стоял старый грузовик, возле которого толклись молодые индейцы — парни и девушки. Я попробовал заговорить с ними по-испански, они не отвечали: девушки хихикали, а парни улыбались и отводили глаза. Все делали вид, будто не понимают меня, хотя наверняка знали испанский — я понял это по их разговору.

Вскоре появились дон Хуан и пожилой индеец. Они подошли к грузовику и уселись рядом с водителем. Остальным это послужило сигналом забраться в кузов. Бортов у машины не было; когда она тронулась, все ухватились за веревку, привязанную к крюкам на раме.

Грузовик медленно полз по грунтовой дороге. В одном месте, на крутом подъеме, он остановился. Все спрыгнули и двинулись следом; но двое парней тут же вскочили в кузов и уселись на краю, не держась за веревку. Женщины рассмеялись и стали их поддразнивать. Дон Хуан и пожилой индеец по имени дон Сильвио шли рядом, не обращая внимания на эту клоунаду. Подъем кончился, мы снова забрались в грузовик.

Ехали около часа. Сидеть было жестко, весь путь я простоял, держась за крышу кабины. Наконец грузовик остановился возле каких-то хижин. Уже совсем стемнело; я разглядел несколько фигур в тускло-желтом свете керосиновой лампы, висевшей над открытой дверью.

Все слезли с грузовика и смешались с местными. Дон Хуан снова велел мне оставаться в стороне. Я прислонился к капоту машины. Вскоре ко мне подошли трое парней. Одного я узнал — видел его четыре года назад на митоте. Он по-дружески ухватил меня за локти и шепнул по-испански:

— Здорово!

Мы молча стояли у грузовика. Ночь была теплая, ветреная. Где-то поблизости журчал ручей. Мой знакомый спросил, нет ли у меня сигарет. Я протянул пачку. В мерцании огонька сигареты глянул на часы: девять.

Вскоре из хижины вышли люди, и парни удалились. Подошел дон Хуан и сказал, что сумел объяснить мое присутствие. Я пойду вместе со всеми и буду подавать участникам митоты воду. Он добавил, что мы отправляемся немедленно.

В путь двинулись десять женщин и одиннадцать мужчин. Впереди шел рослый мужчина лет пятидесяти пяти. Все называли его Мочо, что по-испански значит «меченый». Он шел быстрым уверенным шагом и нес керосиновый фонарь, помахивая им из стороны в сторону. Сначала я подумал, что он машет просто так, но вскоре понял: каждый взмах указывает на какое-нибудь препятствие. Шли больше часа. Женщины болтали, негромко посмеивались. Дон Хуан и дон Сильвио возглавляли колонну, я замыкал ее. Я не поднимал голову, стараясь разглядеть дорогу.

Прошло четыре года с тех пор, как мы с доном Хуаном бродили по ночным холмам, и я, утратив за это время свою сноровку, то и дело спотыкался и поддевал камешки ногами. Казалось, я разучился даже сгибать колени: дорога то резко вздымалась вверх, то проваливалась. Я шумел больше всех и невольно оказался в роли шута. Всякий раз, когда я спотыкался, кто-нибудь вскрикивал: «Ой!» — и все смеялись. Один раз камень, вылетевший из-под моей ноги, попал в женщину, что шла впереди, и та крикнула: «Дайте же бедняге свечку!» — чем развеселила всех еще больше. Я вконец опозорился, когда, споткнувшись уже не знаю в какой раз, потерял равновесие и ухватился за соседа; тот едва не упал и завопил — нарочито громко. Поднялся такой хохот, что все остановились.