Андрэ Стиль - У водонапорной башни

Надо полагать, что начальство не очень-то обрадовалось донесению охранников. Но все-таки комиссар с десятком мотоциклистов попытались запугать переселенцев. Десять человек, конечно, достаточно, чтобы охранять персону комиссара, но слишком мало, чтобы попытаться выгнать нас силой. Комиссару не только не открыли двери, даже в переговоры с ним не пожелали вступить. Освистали за милую душу. Услышав крик, землекопы, работавшие на американской базе, побросали лопаты и прибежали посмотреть, что тут происходит. И вели себя при этом вполне недвусмысленно — если, мол, потребуется докерам наша помощь, можете на нас рассчитывать.

И вот вечером мы дома; вокруг нас прочные стены, мы устали, разгорячены, словно выпили вина, мы под защитой двери, окованной железом, под защитой засовов и задвижек, а у окошка, на самой верхней площадке лестницы, ведущей на огромный холодный чердак, дежурят двое товарищей. Дежурные будут сменяться всю ночь.

Только когда стемнело, новые жильцы заметили, что нет электричества. Напрасно поворачивали выключатели — не горит!

— Странно, все-таки! Ведь школу выселили только месяц тому назад. Неужели ухитрились так быстро отключить свет? Надо бы поискать счетчик.

— Хотите, я пока поставлю в коридоре свой аккумулятор? — предложил Гиттон.

Еще бы не хотеть! Папильон, заняв комнату, первым делом установил свою печурку. Для него погреться у огонька — самое большое удовольствие, можно сказать, даже страсть. К счастью, в окне его комнаты вместо форточки оказался лист железа с отверстием для трубы. Туда Папильон и вывел трубу печурки. Через две минуты все было готово. Папильон тут же разжег огонь и от радости запрыгал, как мальчишка: «Смотри-ка, — кричал он, — нет, ты посмотри, брат!» И действительно, тяга замечательная — кирпич, и тот сгорел бы. Не то что в бараках, там изо всех щелей дует и дым стоит такой, что немудрено и задохнуться… И так как вместе с темнотой в дом пришел холод, женщины потянулись в комнату Папильона. «Можно? А то ребята мерзнут», — говорили они и усаживались в кружок возле докрасна раскаленной круглой печурки.

— Эй, Гиттон! — крикнул хозяин. — Раз уж весь народ у меня собрался, ставь-ка свою электростанцию перед моей дверью. Чего еще надо, отопление есть, освещение тоже, давайте-ка проведем вечерок вместе. Успеем еще по своим комнатам насидеться. Верно, Фернанда? Даже странно с непривычки. Будто мы с тобой только что поженились. Я вроде как помолодел, чорт возьми!

Зажигалки, свечи, керосиновые лампы, карманные фонарики — все пошло в ход. Конечно, с электричеством было бы еще лучше. Где же этот чортов счетчик? Мужчины отправились на поиски, обшаривали все стены, действуя, впрочем, осторожно, — помещение неизвестное, еще свалишься в какой-нибудь погреб.

— У меня и проволока есть, — заявил Гиттон.

— Смотрите, какой запасливый. Тебе бы, брат, в монтеры идти.

— Это верно. Страсть люблю с электричеством возиться. Когда мы устроимся как следует, я тут всяких штук понаделаю. В доте у меня…

Женщины отдыхали у печки после трудного дня.

— Я все-таки оставила в бараке кое-какие вещи, — сказала Фернанда. — Неизвестно, что еще будет.

— Как это неизвестно? Я, например, о своем бараке ничуть не скучаю. Поставила на нем крест. Попробуй теперь меня выселить отсюда.

— Что ни говори, а все-таки как-то грустно покидать обжитое место. Пусть там плохо и все прогнило, а привыкнешь, так душа болит. Там у меня мать умерла…

— Только бы они провода не перерезали, тогда у нас здесь будет совсем благодать.

— В бараках-то мы тоже не очень часто с электричеством сидели, не по карману оно нам.

— А у нас всегда было выключено.

— Вдруг американцы нас здесь отрежут, ведь ставят же они кругом ограду. Им теперь нас легче выселить отсюда.

— Риск что здесь, что в поселке одинаковый. И там они вполне могли нас окружить и заставить уйти.

— Но теперь мы им предлог дали.

— По-моему, здесь нам лучше защищаться — мы ведь все вместе.

— Знаете, когда видишь кругом настоящие стены, а над головой потолок есть, веришь, что все пойдет лучше. Если бы я знала, что так обернется, я бы свою девочку не отправила к чужим людям, — сказала Жоржетта, машинально наматывая на пальцы прядку волос, таких же белокурых, как у ее дочки.

— Подумать только, что у меня ребенок мог там родиться, в этом потопе, в холодище, без света. А здесь будет он лежать у окошка на солнышке, вот-то славно! Оба моих старших и солнца никогда не видели…