Борис Зайцев: Дом в Пасси

— Ваш сын уже навещал меня,— сказала Капа, слегка улыбнувшись.— Я даже немного его эксплуатировала... он был страшно мил.

Дора Львовна сидела совсем близко и смотрела в воспаленные, несколько тяжелые и затаенные глаза Капы. «Странная девушка... очень странная»...— и не совсем даже давала себе отчет, почему странная. Но такое оставалось ощущение.

— Я сына мало вижу. Так жизнь складывается. Что из него выйдет, не знаю... мне всегда кажется, что я недостаточно на него влияю.

Капа перевела глаза с темными, влажными кругами в сторону — будто не слушала и вовсе не интересовалась тем, что может из Рафы выйти. Дора Львовна почувствовала это и смолкла.

— Доктор у вас был?

— Да... Дора Львовна, знаете какое дело,— вдруг сказала она решительно, точно вернувшись из того мира, где только что находилась,— мне нужны деньги.

— Разумеется, вы нездоровы... Сколько же? Я могла бы вам предложить.

— Нет, предложить... не вы. Мне довольно много. Посоветуйте, где занять... У вас есть богатые дома, где вы массируете. Я могу вексель подписать. За меня на службе поручатся.

— А какая сумма?

— Три тысячи.

— Да, порядочно. Лично я не смогу.

— Я и не говорю, чтобы вы,— сказала Капа холодновато.— Скажите мне, к кому обратиться?

— На что вам такие деньги?

— Нужны.

— Именно три тысячи?

— Именно.

Дора Львовна задумалась. Конечно, среди клиенток ее много состоятельных, есть и очень богатые, для кого три тысячи не деньги. Но не деньги лишь для себя. Дать же взаймы такой Капе... Дора Львовна слишком хорошо знала жизнь, слишком ясно сознавала и свое положение (среднее пропорциональное между учительницей музыки и шофером), чтобы верить в успех. Но добросовестно перебирала в уме фамилии и имена. Гарфинкель? — не вернулись еще из Сен-Жан де Люс. Олимпиада Николаевна? Жалуется на плохие дела... и вечная возня с польским имением... Эйзенштейн? — выдают дочь замуж, сошлются на расходы... Трудно, трудно.

— Что же, вы хотите на юг, что ли, съездить, полечиться на эти деньги? — спросила она — просто чтобы дать выход некоему недовольству.— Или собираетесь зимнюю вещь шить?

— Эти деньги мне необходимы.

Лицо Капы приняло упорное, несколько даже неприятное выражение. «Да, характерец... не скажет, разумеется, ни за что».

Дора Львовна не любила никаких душевных угловатостей. Ее несколько раздражали даже такие, как она считала, «дефективные» черты. Но в ней сидел и врач, спокойный наблюдатель человеческих несовершенств. Врач знал, что на «дефективных» нельзя сердиться. Она пересилила себя — и в ту же минуту нечто сверкнуло в ее мозгу.

— Знаете, вернулась из Америки Стаэле...

— Неужели? Капа оживилась.

— Вызвала меня пневматичкой. Я у ней уже была, работала. Но она нисколько не худеет. Все такая же полная. Да ведь вы ее хорошо знаете. Одним словом, все такая же, несмотря на режим. И такая же восторженная. Обратитесь к ней, попробуйте... скажите, что вам на лечение нужно.

— Стаэле... Я ее так давно не видала. Что же она делает теперь?

Дора Львовна усмехнулась.

— Чего вы хотите от миллионерши. Что вздумается, то и делает. Хорошо еще, что у нее сердце доброе. По крайней мере, не все деньги зря тратит. В Америке приют для негритянских детей устраивала, теперь у нее, кажется, совсем нелепые идеи, но ничего, может быть, и удастся направить ее в разумное русло.

«Разумное русло,— бессмысленно повторила про себя Капа,— Разумная Дора... она всегда все делает разумно». И молча смотрела на крепкие, белые руки Доры Львовны. «А я все неразумное... но безразлично, к Стаэле я пойду».

Дора Львовна сидела прочно, удобно в кресле (она имела особенность: так сидеть, так стоять, так спать в постели, будто сделано это раз навсегда — солидно и никак не опрометчиво). Она рассказывала, что теперь г-жа Стаэле увлекается древне-византийской живописью и носится с особенной мыслью: купить у турецкого правительства право на расчистку одной мечети, где подозреваются ранние фрески.

— В сущности, вы, как хорошо ее знающая, могли бы извлечь из нее и некоторую пользу для эмиграции. Всюду столько нужды. Детские приюты, убежища для престарелых, вместо этих нелепостей с турецкими мечетями...

«Началось разумное... и доброе, и полезное,— думала Капа, все бессмысленно глядя на Дору Львовну.— Ничего, она честная массажистка и член разных обществ. Так и надо. Она и поможет. Устроит. На таких мир держится... А я свое сделаю. Я не такая добрая, на беженские дела мне наплевать, но я сделаю. Свое сделаю. Хочу и сделаю».