Борис Зайцев - Дом в Пасси

Мельхиседек, Рафа, генерал, все по-разному чувствовали себя, подъезжая к аббатству. Для Мельхиседека это было обычное — еще день, нынче в Сербии, завтра во Франции, послезавтра в Берлине или Греции, куда понесет его ладью ветер, все в том же ровном, сребристом дне. Для Рафы — странное и занимательное путешествие, чуть не в глубины Африки (при всей своей самоуверенности он все же придерживался генерала: вблизи этого сухого, прокуренного плеча будет покрепче).

Генерал все глядел в окно, отвертывался. Перед самым монастырем шоссе пересекало ложок с луговинкой, болотцем. С кочки поднялся, медленно, качаясь, закивал в воздухе русский чибис. Рафа заметил, что ближайший к нему глаз генерала мокрый.

— Вы, наверное, засорили? Я имею чистый платок. Если хотите, кончиком вам выну.

— Имею, имею... Нечего вынимать. Все в порядке. Сейчас приедем.

Автобус ссадил их на деревенской площади. Середина ее — зеленая лужайка, огороженная перилами — в глубине обелиск с водоемом и струйкой воды. Тихие дома вокруг, и за другой лужайкой, по другую сторону дороги громада собора, как бы грозная, прекрасная вечность. Со своими чемоданчиками под готической аркой входа прошли они двориком к Иосифу Обручнику и Пресвятой Деве.

— Вот, привез гостей из Парижа,— сказал Мельхиседек появившемуся на крыльце Флавиану.

Генерал снял шляпу, подошел под благословение. Рафе стало несколько жутко — в Париже он проще здоровался с Мельхиседеком. Тут что-то совсем другое.

И он сложил ладони, поцеловал волосатую, не весьма ему понравившуюся руку.

— Генерал Вишневский? Слышал, слышал,— говорил Флавиан.— А это что ж мальчик — к нам в общежитие?

Флавиан смотрел тускло, небольшими глазками — средне-приветливо. Он уже оценил, что богомольцы не из важных.

Мельхиседек объяснил: генерал и Рафа друзья обители, кое-что собирают, будут и впредь помогать. А приехали посмотреть и немножко отдохнуть.

— Так, та-ак... милости просим.— Флавиан посмотрел на Рафу, слегка усмехнулся.— И ты собираешь? Такой маленький?

Рафе показалось, в тоне его насмешка.

— Я собрал для мальчиков полтораста франков,— ответил он тихо, твердо.— Может быть, и еще соберу.

Флавиан опять усмехнулся, опять не совсем ясной усмешкой.

— Мы, разумеется, всегда благодарим благодетелей. Пожалуйте, однако, я укажу вам комнату.

И, поднявшись в первый этаж, пересекши огромную пустую залу — Сахару, провел их в небольшую комнату с окном в сад. Пахло сыростью, кисловатым. Было прохладно.

— Не взыщите,— сказал Флавиан генералу,— обитель весьма бедная, гостинника нет, я за всех. Вот кровать, диванчик для молодого человека, тут и утешайтесь, ежели вы любитель монастырского жития. Насчет питания, предваряю: довольно скудное. Но, возможно, разумеется, и прикупить.

Когда он вышел, Мельхиседек отворил окно. Майский воздух поплыл, теплый, золотой. Внизу огород, дальше вековые каштаны, дубы, мощная зеленая туя. И голубоватые леса на горизонте. Снизу из церкви пение — шла всенощная.

— Мне довелось быть на св. Афоне,— сказал Мельхиседек.— Там у них, знаете ли, кроме главных храмов устроены еще малые, в корпусах с кельями, называются параклисты. И вот так же пение как бы пронизывает всю обитель.

Генерал погладил свои усы.

— Какая прелесть! Солнце садится. Тишина, благодать... прямо тут расцветаешь!

Мельхиседек пристально на него поглядел.

— Михаил Михайлыч, вам бы поговеть здесь. Исповедуйтесь, причаститесь и пречудесно будет...

— Я и прежде, к вам в Пустынь наезжая, всегда говел. И Ольга Александровна, покойница. Боже ты мой! Опять русский монастырь, опять вы, о. Мельхиседек...

Генерал был в некоем возбуждении. Рафа распаковывал чемоданчик. В возбуждении он не находился. Ему не так особенно нравилось тут. Флавиан и совсем не понравился. Но он молчал. Вынимал зубную щетку, полотенце, мыло. Предложил помочь и генералу — тот отклонил.

Так как трапеза отошла, их покормили отдельно, но за тем же длинным столом в сыроватой трапезной. Пахло щами, мухи гудели в вышине. С каменных, недавно перекрашенных стен смотрел св. Серафим с медведем. Афонская гора, архиепископ с длинной бородой. Рафе стало немножко грустно. Мама сейчас в Париже ужинает, о нем думает. И вообще... все проще в Пасси! Можно выбежать на улицу, прокатиться по тротуару на ролике, пойти в синема... Мало ли как провести время. А здесь старые стены, сырость, летучие мыши. Генерал сказал, что выйти из обители уже нельзя, калитку запирают, как солнце сядет.