Л. Хартли - Смертельный номер - Рассказы

Искренне Ваш

Энтони Истерфилд».

Ответ последовал незамедлительно.

«Сэр, буду у Вас в понедельник».

Значит, американца Коппертуэйт уведомил об уходе до того, как получил письмо с разрешением вернуться. Энтони это слегка задело: выходит, Коппертуэйт и не сомневался, что будет встречен с распростертыми объятьями. Зато как приятно сознавать, что привычный ритм и распорядок его жизни, нарушенный столь внезапно, войдет в свою колею!

Поначалу никаких слов, никаких замечаний. Никакого любопытства.

Таковы были некоторые решения, принятые Энтони в субботу, за два дня до возвращения Коппертуэйта. И однако звонок в дверь уже назавтра, в воскресенье, в восемь утра, застал Энтони врасплох. Кто это? И с какими новостями? Консьерж — он неплотно закрыл кран, и квартиру внизу залило водой? Письмо со службы Ее Величества с требованием немедля уплатить подоходный налог? Почтальон? Но почтальон звонит лишь в одном случае — если ноша его (обычно зловещая) не влезает в почтовый ящик. Впрочем, почту не разносят по воскресеньям.

Воображение рисовало Энтони пессимистические картины, куда ни кинь, а звонок в восемь утра ничего хорошего принести не может, только беду, а то и катастрофу. Энтони охватил ужас — взломщик с обрезом или с каким-нибудь иным орудием не напугал бы его так сильно.

У дверей стоял Коппертуэйт.

— Я пришел пораньше, сэр, потому что в восемь часов, как мне известно, вы обычно пьете чай.

— Да, действительно, — согласился Энтони, давая всем своим мыслям задний ход. — Полагаю, и вы не откажетесь от чашки чая.

— Всему свое время, сэр, всему свое время, — сказал Коппертуэйт. — А пока, если позволите, я освобожу руки от этой мелочи.

«Этой мелочью» оказались два тяжелых и дорогих чемодана из белой кожи. Энтони с восхищением поглядел на них и подумал: откуда такое у Коппертуэйта? Впрочем, ясно откуда — американец. Энтони даже позавидовал, хотя видел: если эти чемоданы набить барахлом, как сейчас, когда их так и распирало, ему не пронести их и ярда.

— Ну, дорогу вы знаете, — сказал он, натужно улыбаясь, — по коридору направо. В комнате ничего не изменилось, после вас у меня никто не жил. Но все равно, — добавил он внезапно, — я думаю, матрац надо проветрить. А белье — простыни, одеяла — в полном порядке. Оно в сушильном шкафу.

— Не беспокойтесь, сэр, — сказал Коппертуэйт, наклоняясь за чемоданами. — Проветрить, не проветрить — мне без разницы.

Коппертуэйт был человек сильный, сколько ему: сорок три, сорок пять? Но лицо его напряглось, когда он взялся за чемоданы.

Энтони снова лег в постель; его переполняли различные чувства, главным образом, облегчение. Он никогда не молился по утрам, но тут отступил от правила и коротко отблагодарил Господа за ниспосланную благодать.

Через несколько минут появился Коппертуэйт с подносом в руках. В своем кителе он был так похож на себя прежнего, этакий прирученный индеец, что Энтони даже вздрогнул: неужели его не было три, четыре или сколько там недель?

— На обед бифштекс, сэр?

— Нет, Коппертуэйт, не надо. Бифштекс мне не по зубам, не по моим последним зубам. Лучше котлету.

— Конечно, сэр, прекрасную, нежную котлету. А на вечер — прекрасный кусок рыбы, допустим дуврской камбалы.

— Если камбалу, то лучше лимонную. Она не так давит на желудок, да и стоит дешевле.

— Я и имел в виду лимонную камбалу, — сказал Копертуэйт.

Неужели? Энтони скосил глаза на удаляющуюся широкую спину Коппертуэйта, на его иссиня-черные волосы, подстриженные аккуратным армейским ежиком. Интересно, он запоминает мои просьбы как автомат или все-таки их обдумывает?

Звук голосов отвлек его от размышлений. Оказалось, приходящая прислуга уже здесь.

— Явился не запылился, — услышал он ее голос. — Как фальшивая монета, сколько от нее ни избавляйся, а она все возвращается.

Энтони выпрыгнул из постели и захлопнул дверь, которую Коппертуэйт оставил приоткрытой, поэтому он не услышал ответного выпада Коппертуэйта: мол, некоторым фальшивым монетам и возвращаться не надо, они все время здесь.

Когда Энтони позже вышел к завтраку, они ворковали как голубки — так ему показалось.

Вскоре Коппертуэйт удалился к себе в комнату, видимо, распаковывать свои внушительные чемоданы, и Энтони обратился к прислуге (ее звали Олив):

— Итак, Коппертуэйт вернулся.

— Да уж вернулся, мистер Истерфилд, — сухо ответила она и легонько ткнула его в бок, как бы давая сдачи, щеткой для ковра. — Да уж вернулся, — повторила она, — только надолго ли?