Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ

Брат Митиё видел в Дайскэ человека, обладавшего тонким художественным вкусом, которым сам он, по собственному мнению, не отличался. В беседах об искусстве, если они приобретали серьёзный характер, он честно признавался, что в данном предмете смыслит мало, и никогда не вёл пустых споров. Как раз в то время он где-то наткнулся на слова arbiter elegantiaram [35] Ценитель прекрасного . Прозвище Петрония, приближённого римского императора Нерона (см. «Хроники» Тацита, кн. 16, а также «Камо грядеши» Г. Сенкевича). и пользовался ими вроде бы как прозвищем для Дайскэ. Когда они беседовали, Митиё сидела в соседней комнате и молча слушала. Слова arbiter elegantiaram врезались ей в память, она спросила брата, что это значит, и была удивлена его ответом.

Оказалось, что брат полностью доверил Дайскэ воспитание эстетического вкуса Митиё, делал всё, чтобы они побольше общались и девушка получала бы пищу для ума. Дайскэ этому не противился, но несколько позднее вдруг обнаружил, что собственно, сам взял на себя эту миссию. Митиё с радостью признала его своим учителем. Так втроём они проводили месяц за месяцем, представляя собой как бы разомкнутый круг, которому суждено было вскоре сомкнуться. Но умер брат Митиё и круг, так и не сомкнувшись, распался на две части — равновесие было нарушено…

Преодолев барьер смущения, Дайскэ и Митиё пустились в воспоминания пятилетней давности. Настоящее постепенно отодвинулось, они перенеслись в давно прошедшие студенческие времена и снова почувствовали себя близкими друзьями.

— Интересно, что было бы со мной, если бы брат остался жив, — с грустью и нежностью в голосе произнесла Митиё.

— Вы хотите сказать, что всё было бы по-другому?

— Для меня всё осталось по-прежнему. А для вас?

— Для меня тоже.

— Ой, неправда, — с лёгким укором сказала Митиё. Пристально глядя на неё, Дайскэ возразил:

— Ведь я всё тот же, что и прежде.

Глаза Митиё метнулись в сторону. Тихо, словно размышляя вслух, она проговорила:

— Вы ещё тогда ко мне изменились.

Эти слова она произнесла едва слышно, и Дайскэ ухватился за них, боясь, как бы они не ускользнули:

— Вам это просто показалось. Нисколько я не изменился. Вы заблуждались, и тут ничего не скажешь.

Он говорил, буквально отчеканивая каждое слово, горячо и пылко, словно защищаясь.

— Пусть я заблуждалась, не всё ли равно, — почти прошептала Митиё.

Дайскэ молча за ней наблюдал. Митиё сидела, не поднимая глаз, и Дайскэ видел, как дрожат её длинные ресницы.

— Я не мыслю себе жизни без вас. Понимаете, не мыслю! Только это я и хотел сказать, когда звал вас нынче.

Дайскэ не произнёс ни единого красивого слова из лексикона влюблённых. И тон его, и сами слова, простые и безыскусные, были скорее строго-торжественными. Правда, само его побуждение срочно вызвать Митиё, чтобы сказать ей эти несколько слов, казалось таким же наивным, как детские стихи на игрушках. Однако Митиё прекрасно поняла, что это дело, далёкое от житейской обыденности, и в самом деле не терпит отлагательств. К тому же она не питала склонности к пышным речам из популярных романов и потому не ждала от Дайскэ пылких уверений в любви. Но несколько его скупых слов проникли в душу Митиё, и на дрогнувших ресницах блеснули слёзы, которые медленно падали ей на щёки.

— Поймите же меня, Митиё! Прошу вас!

Митиё плакала и не в силах была отвечать. Платком, вынутым из рукава кимоно, она прикрыла лицо до самых бровей. Дайскэ придвинулся к Митиё и наклонился к самому её уху:

— Надеюсь, вы всё поняли.

Не отнимая платка от лица, Митиё, всхлипывая, сказала:

— Что сейчас говорить об этом?

Дайскэ будто током поразило. Он со всей остротой осознал, что признание его запоздало. Надо было сказать ей о своих чувствах до её замужества. И сейчас произнесённые сквозь слёзы слова Митиё причинили Дайскэ невыразимое страдание.

— Вы правы, — сказал он с убитым видом. — Мне следовало объясниться с вами несколько лет назад.

Резким движением Митиё отняла платок от лица.

— Могли и не объясняться, но почему… — Тут Митиё вскинула на Дайскэ покрасневшие от слёз глаза, пристально на него посмотрела и уже решительно закончила: — Почему вы бросили меня? — Она снова заплакала, прикрывая лицо платком.

— Я виноват. Простите меня. — Дайскэ взял Митиё за руку, в которой она держала платок, чтобы отнять её от лица. Митиё не противилась. Платок упал ей на колени. Потупившись, Митиё дрожащими губами промолвила: