Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ

Тени прохожих у дома Хираоки напомнили Дайскэ летучих мышей. Сквозь ветхий дощатый забор пробивался свет лампы. При её свете Митиё читала газету.

— Поздненько вы читаете газету! — удивился Дайскэ, на что Митиё ответила, что не читает, а перечитывает.

— У вас так много свободного времени? — Дайскэ положил дзабутон на порог и сел, прислонившись к сёдзи.

Хираоки дома не было. Да и сама Митиё, по её словам, только что вернулась. Она была в бане, и сейчас возле неё лежал веер. В этот вечер у Митиё была европейская причёска. Она сказала, слегка покраснев, что Хираока должен вот-вот вернуться, попросила Дайскэ посидеть, а сама пошла в столовую готовить чай.

Хираока тем не менее всё не возвращался. На вопрос Дайскэ, всегда ли он так поздно возвращается, Митиё со смехом ответила, что да, примерно, в это время. Однако Дайскэ в её смехе уловил горечь и пристально на неё посмотрел. Заметив его взгляд, Митиё вдруг схватила веер и стала обмахиваться. Озабоченный материальным положением Хираоки, Дайскэ без обиняков осведомился, как обстоят у них дела, выразив надежду, что всё в порядке. Митиё снова рассмеялась, сказав, что, разумеется, в порядке. Дайскэ промолчал.

— Значит, вы полагаете, что всё уладилось? — спросила тогда Митиё, бросила веер и показала Дайскэ свои тонкие красивые пальцы, чуть розовые после ванны. На них не было ни одного кольца, в том числе и подаренного Дайскэ. Память об этом подарке Дайскэ бережно хранил в душе и сейчас очень сочувствовал Митиё, которая вся залилась краской.

— Что поделаешь! Пришлось заложить. Вы уж меня простите, пожалуйста, — сказала Митиё, и Дайскэ ещё больше стало её жаль.

Он просидел до девяти и перед уходом отдал Митиё всё содержимое бумажника, пустившись при этом на маленькую хитрость. Открыл бумажник прямо за пазухой, не считая, зажал в руке ассигнации, которые там были, и небрежно протянул их Митиё, сказав: «Возьмите, пожалуйста». Митиё тихонько, так, чтобы не услышала служанка, произнесла: «Ох, что вы!» — и прижала руки к груди. Но Дайскэ не отступал.

— Кольцо же вы приняли, — смеясь, сказал он, не убирая руки, в которой были деньги. — Берите и считайте, что это тоже кольцо, только бумажное.

Митиё продолжала колебаться, твердя, что это уж слишком. Может быть, спросил Дайскэ, Хираока её за это отругает, и она боится? Митиё не знала точно, отругает её муж или похвалит, но денег не брала, продолжая держать руки у груди. Дайскэ заметил, что не обязательно сообщать мужу. Но и этот довод не подействовал на Митиё. И Дайскэ ничего не оставалось, как попытаться вложить ей деньги в руку. Он подошёл совсем близко, слегка наклонился, едва не коснувшись ладонью груди Митиё, и тихо, но твёрдо произнёс:

— Возьмите, ничего дурного не случится.

Митиё чуть подалась назад и молча протянула руку, в которую Дайскэ торопливо вложил деньги. Он заметил, как дрогнули при этом длинные ресницы Митиё. Деньги она спрятала за оби.

— Как-нибудь забегу, — сказал, уходя, Дайскэ. — Кланяйтесь Хираоке.

Было уже совсем темно. Дайскэ шёл сквозь ночь с таким чувством, словно только что видел прекрасный сон. Не прошло и получаса, как он оказался у своих ворот, но входить ему не хотелось. Он бродил по тихому кварталу особняков, над ним было высокое звёздное небо. Он думал, что не устанет бродить хоть до полуночи, и не заметил, как снова очутился у своего дома. Там было тихо. Кадоно со служанкой, вероятно, болтали в столовой.

— Что же вы так поздно? — встретил его вопросом Кадоно, не успел Дайскэ войти в дом. — Каким поездом завтра едете?

— Никуда я не поеду, — ответил, улыбаясь, Дайскэ и ушёл к себе. Постель уже была приготовлена. Дайскэ взял духи в капнул ими на взбитую подушку. Однако, не удовлетворившись, побрызгал ещё в каждом углу. Развлекшись таким образом, он переоделся в белый ночной халат и, очень довольный, забрался под новое тёплое одеяло, имевшее форму кимоно. Вдыхая аромат духов, пахнувших розами, Дайскэ уснул.

Когда он проснулся, солнце стояло уже высоко, и его золотистые блики плясали на веранде. У изголовья лежали две свежие газеты. Дайскэ не слышал, как Кадоно их принёс и как открыл ставни. Потягиваясь всем телом, он встал. Когда, вымывшись, он обтирался полотенцем, в ванную вошёл немного растерянный Кадоно и сообщил:

— Ваш брат изволили пожаловать!

— Сейчас иду, — ответил Дайскэ. Он не знал, убрано ли в гостиной, но решил, что торопиться нет нужды, досуха обтёрся, тщательно расчесал на пробор волосы, подправил бритвой усы и не спеша вышел в столовую. Но тут его одолело беспокойство, пропала всякая охота есть. Он, стоя, проглотил чашку чая, обтёр салфеткой усы и чуть ли не вбежал в гостиную.