Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ

Если какая-нибудь мысль вызывала у Дайскэ тревогу, он надолго лишался покоя. Неглупый от природы, он понимал, что в своих ощущениях часто доходит до абсурда, и очень досадовал на себя за это. Некоторое время назад, например, Дайскэ пытался установить, когда именно он погружается в сон. Залез под одеяло, но как только его стала одолевать приятная дремота, встрепенулся: «Ага, вот оно! Вот как я засыпаю». И сна как не бывало. Вскоре повторилось то же самое: он стал засыпать, подумал: «Ага, вот оно!» — и опять очнулся. Мучимый любопытством, он две или три ночи повторял эксперимент, но потом сдался. Ругая себя глупцом, он всячески старался избавиться от этой навязчивой идеи. Ведь, бодрствуя, пытаться наблюдать собственный сон, по словам Джеймса [13] Джеймс Вильям (1842–1910) — американский философ и психолог. , всё равно, что зажечь свечу, чтобы изучать мрак, или остановить волчок, желая хорошенько рассмотреть, как он вертится. Так можно на всю жизнь лишиться сна. Всё это Дайскэ прекрасно понимал, однако с наступлением ночи испытывал трепет.

Целый год мучился Дайскэ, потом как-то само собой прошло. Сопоставив это состояние со вчерашним сном, он испытал странное чувство. Разве не интересно отделить частицу собственного «я», того «я», которое бодрствует, и уступить её сну нечувствительно для самого себя? Может быть, подумал Дайскэ, именно так и сходят с ума? Однако он был уверен, что никогда не лишится рассудка, поскольку не приходит в сильное возбуждение.

Три дня Хираока не подавал вестей. На четвёртый день Дайскэ после обеда отправился в Адзабу, куда был приглашён в один дом на приём, устроенный в саду. Среди множества: гостей самыми почётными были англичане: очень высокий мужчина, не то член парламента, не то коммерсант, и его жена в пенсне, настоящая красавица. Просто грешно было с её внешностью появляться среди японцев. Женщина с важностью держала где-то купленный ею разрисованный зонтик, которые делают в Гифу.

Погода была отличная, небо голубое, прозрачное. Дайскэ во фраке стоял на широком газоне и по тому, как припекало спину, понял, что наступило лето. Английский джентльмен, щурясь, посмотрел на небо и сказал: «Чудесная погода». — «Прелесть!» — с жаром откликнулась жена. «Оригинальная у них манера говорить», — подумал Дайскэ.

Англичанка завела было с ним разговор, но через несколько минут Дайскэ ретировался — не выдержал. Его место заняли барышня в кимоно, с высокой причёской «симада» [14] «Симада» — причёска молодой девушки с узлом на затылке. , специально сделанной по случаю приёма, и некий господин, коммерсант, длительное время живший в Нью-Йорке. Он неизменно посещал кружок английского языка, где с особым удовольствием болтал с соотечественниками по-английски, считая себя крупным специалистом по этой части, и очень любил произносить застольные спичи на английском языке. Скажет что-нибудь и сам хохочет, будто действительно смешно. И сейчас у высокопоставленной четы англичан, с которой он беседовал, то и дело появлялось на лице недоумение. «Хоть бы замолчал», — подумал Дайскэ. Куда лучше получалось у барышни. Дочь богача, она обучалась английскому у домашней учительницы-американки. Дайскэ слушал её с восхищением: ведь некрасива, а как язык подвешен!

Ни к хозяину дома, ни тем более к супружеской чете Дайскэ не имел никакого отношения. Его пригласили сюда исключительно благодаря влиянию отца и старшего брата в обществе. И Дайскэ бродил по саду, всем без исключения небрежно кивая головой, но ни с кем не останавливаясь. Среди гостей оказался его старший брат.

— А, и ты здесь? — бросил он Дайскэ, даже не прикоснувшись к шляпе.

— Погода будто неплохая, а?

— Да, вполне сносная.

Брат был ещё выше Дайскэ и вид имел весьма солидный, поскольку за последние несколько лет заметно пополнел.

— Не хочешь ли немного поговорить с иностранцами? Вон они стоят!

— Нет уж, уволь, — ответил брат с кривой усмешкой, играя покоившейся на животе золотой цепочкой.

— До чего же обходительны эти иностранцы! Даже чересчур… Так хвалят нашу погоду, что ей просто нельзя не стать лучше.

— Хвалят погоду? Хм-м… По-моему, ужасная жара.

— По-моему, тоже.

Словно сговорившись, братья вытащили белоснежные платки и вытерли лоб — оба были в цилиндрах, потом пошли к окаймлявшим газон деревьям и остановились в тени. Здесь не было ни души. В это время на противоположном конце сада началось какое-то представление. Сэйго посмотрел туда, но выражение лица у него при этом ни капельки не изменилось, словно он находился сейчас дома. «Стань я таким, как брат, — подумал Дайскэ, — я тоже потерял бы интерес к обществу и мне было бы всё равно, что дома, что в гостях. Но скучно жить, если ни в чём не находишь удовольствия».