Карсон Маккалерс - Отражения в золотом глазу

На одном обеде, устроенном юной новобрачной, его так восхитила ложка из серебряного столового прибора, что он сунул ее в карман и унес домой. Это была необычной формы десертная ложка, старинная, с изящным рисунком. Капитан был буквально очарован ею (прочее серебро было самым обычным) и в конце концов не устоял. Проделав ряд удачных манипуляций, он сунул добычу в карман и вдруг сообразил, что сидевшая рядом с ним Алисон заметила кражу. Она глядела ему прямо в лицо с выражением крайнего изумления. Даже теперь он вспоминал об этом с содроганием. После невероятно продолжительного взгляда Алисон рассмеялась — да, рассмеялась. Она смеялась так сильно, что поперхнулась, и кому‑то пришлось стучать ей по спине. Наконец, извинившись, она вышла из‑за стола. С того мучительного вечера Алисон встречала его насмешливой улыбкой и внимательно следила за капитаном, когда он приходил к ним в гости. Аккуратно завернутая в шелковый платок ложка лежала в чулане, в ящике, где хранился его грыжевой бандаж.

Несмотря на это, капитан не мог возненавидеть Алисон, как не мог по–настоящему проникнуться ненавистью и к собственной жене. Леонора выводила его из себя, но среди яростных приступов ревности он ненавидел ее не больше, чем кошку, лошадь или тигренка. Капитан ходил по кабинету, и то и дело раздраженно пинал ногой закрытую дверь. Если Алисон придет в голову развестись с Моррисом, что будет дальше? Он не мог и подумать об этом, так горько ему было от одной только мысли о своем одиночестве.

Капитану показалось, что он услышал какой‑то звук. Он замер. В доме царила тишина. Как уже говорилось, капитан был трусом. Иногда, когда он оставался один, его переполнял беспричинный страх. И теперь ему вновь показалось, что его нервозность и отчаяние вызваны не внутренними силами, которыми он в той или иной степени мог управлять, а угрожающими внешними обстоятельствами, которые, по причине их удаленности, он разве что чувствовал. Капитан оглядел комнату. Потом поднялся из‑за стола и открыл дверь.

Леонора уснула в гостиной на ковре возле камина. Капитан посмотрел на нее и усмехнулся. Она лежала на боку, он легонько пнул ее ногой в зад. Леонора пробормотала что‑то о начинке для индейки, но не проснулась. Капитан нагнулся, потряс ее, окликнул, наконец поднял на ноги. Словно ребенок, которого ведут ночью в туалет, Леонора продолжала спать стоя. Когда капитан с трудом вел ее вверх по лестнице, ее глаза были закрыты, и она опять пробормотала что‑то об индейке.

— А раздевать я тебя буду черта с два, — сказал капитан.

Леонора сидела на кровати там, где он ее посадил, и, посмотрев на нее несколько минут, капитан рассмеялся и раздел ее. Ночную рубашку одевать не стал — в ящиках комода был такой беспорядок, что он не смог бы найти ни одной. К тому же Леонора любила спать, по ее собственным словам, «как есть». Уложив ее, капитан подошел к уже много лет удивлявшей его фотографии на стене. На фотографии была изображена девушка лет семнадцати, а внизу стояла трогательная подпись: «Леоноре с бесконечной любовью, Бутси». Этот шедевр более десяти лет украшал стены всех спален Леоноры и объездил с ней полсвета. Но когда ее спросили о Бутси, школьной подруге, Леонора как‑то неопределенно заметила, что, по слухам, та несколько лет тому назад утонула. Кроме того, оказалось, что она не помнит фамилию этой Бутси и просто по привычке вот уже одиннадцать лет не снимает ее фотографию со стены. Капитан еще раз взглянул на спящую жену. Леонора была горячей по природе и уже сбросила одеяло с обнаженной груди. Она улыбалась, и капитану пришло в голову, что сейчас Леонора пробует приготовленную во сне индейку.

Чтобы заснуть, капитан принимал снотворное и делал это так давно, что одна таблетка на него уже не действовала. Он считал, что с его трудной работой в Пехотном училище глупо лежать по ночам без сна и вставать на следующее утро разбитым. От малой дозы секонала сон был неглубокий и тревожный. Сегодня он решил принять тройную дозу и знал, что немедленно провалится в тупой сон, который продлится шесть–семь часов. Проглотив таблетки, капитан улегся в постель. Лекарство дарило ему единственное в своем роде ощущение: словно огромная темная птица садилась на грудь, глядела на него пламенеющими золотыми глазами и накрывала темными крыльями.

После того как везде погасли огни, рядовой Уильямс простоял возле дома почти два часа. Звездный свет потускнел, чернота ночного неба приобрела темно–лиловый оттенок. Орион блестел по–прежнему, Большая Медведица излучала удивительное сиянье. Солдат обошел вокруг дома и толкнул заднюю дверь. Как он и думал, дверь была заперта изнутри, но прилегала неплотно. Солдат просунул в щель лезвие ножа и откинул крючок.