Джером Джером - Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри.

Подобного развития событий парень явно не ожидал: одноклассница являла собой воплощение безутешного горя и не замечала ничего вокруг. Он сделал еще один неосторожный шаг и неожиданно получил удар по макушке узким длинным деревянным пеналом, в котором, полагаю, хранились ручки и карандаши. Голова, должно быть, оказалась крепкой, поскольку звук гулко разнесся по долине. На обратном пути мне вновь довелось встретить очаровательное создание.

— Шляпка очень пострадала? — с искренним сочувствием осведомился я.

— О нет, — с улыбкой ответила девочка. — Да и вообще это старая шляпа, для воскресных прогулок у меня есть другая.

Меня нередко посещает философское настроение. Обычно подобное происходит после сытного обеда — в удобном кресле, с хорошей сигарой в руке. В эти блаженные минуты я с удовольствием открываю томик Марка Аврелия, карманное издание Эпикура и даже «Республику» Платона (в переводе). И не просто открываю, а всецело соглашаюсь с мудрыми авторами. Человеку свойственно тревожиться по мелочам. Давайте же воспитывать в себе душевное спокойствие и безмятежность! Природа предусмотрела все доступные фантазии испытания и заранее подготовила нас к неприятным событиям. Ничего иного просто не может случиться. Взять хотя бы того самого батрака с восьмерыми детьми и доходом в двенадцать шиллингов в неделю: не лучше ли утомленному труженику задуматься о преимуществах собственного положения? Разве он не избавлен от необходимости искать способы надежного и выгодного размещения капитала? Разве для него не восходит и не заходит солнце? Многие из нас ни разу в жизни не встречали рассвет. Зато те, кого принято называть обездоленными, наделены привилегией регулярно созерцать праздник зарождения нового дня. Так пусть же возликует их внутренний демон! С какой стати человеку печалиться, заслышав, как плачут от голода дети? Боги мудры, и они не напрасно установили нынешний миропорядок. Не лучше ли наемному рабочему поразмыслить о радостях пусть и дешевого, но коллективного труда? Правильно, пусть батрак задумается о вселенском добре.

Искренне сожалею о том, что приходится высказываться о профессии литератора без должного почтения, однако длительные наблюдения наводят на определенные мысли. А именно: в наше время среди писателей существует когорта, члены которой родились, выросли и живут исключительно — не хочу никого обидеть, но все же осмелюсь высказаться прямо — в условиях среднего класса. Это те мужчины и женщины, для которых Парк-лейн навсегда останется всего лишь кратчайшим путем между кварталом Ноттинг-Хилл и Стрэндом, а справочник дворянства «Дебретт» — толстый элегантный том в красном переплете с золотым обрезом — никогда не перестанет быть обязательным украшением гостиной, вовсе не обусловленным социальной необходимостью. Какая же судьба уготована этим авторам, иными словами, нам, если мне позволено считать себя представителем стремительно сокращающегося, однако все еще многочисленного отряда служителей муз? Прежде, когда мы еще владели стилем, обладали воображением и проницательностью, умели видеть и понимать человеческую природу, опирались на знание жизни и сочувствие к превратностям судьбы, а собственные мысли выражали точно и изящно, с тонким чувством юмора, перед нами открывалась относительно широкая и сравнительно гладкая дорога. Мы черпали вдохновение в окружающей средний класс действительности, пропускали сюжеты сквозь собственную — плоть от плоти среднего класса — индивидуальность и являли творения на суд читающей публики, состоящей из представителей все того же среднего класса.

Однако случилось так, что литература потеряла всех, кому служила. Великолепная британская читающая публика утратила интерес к социальному слою, в котором находили своих героев Джордж Элиот и Чарлз Диккенс. Хетти Соррел и маленькая Эмили теперь показались бы провинциальными, а семейства Деронда и Уилфер прослыли бы местечковыми и ограниченными.

Должен признаться, что оценочные эпитеты «провинциальный» и «местечковый» всегда казались мне несколько странными. Как правило, самым суровым критиком «провинциальных черт» в литературе выступает худощавая леди, проживающая в одном из переулков лондонского района Хаммерсмит, причем не в особняке, а в доме, стоящем в общем ряду и ограниченном общими стенами. Следует ли считать искусство чисто географическим понятием? А если так, то где пролегает граница? Может быть, в радиусе четырех миль от Чаринг-Кросс? Если основываться на подобном критерии, то продавец сыра с Тоттнем-Корт-роуд неизбежно окажется тонким ценителем прекрасного, а профессор из Оксфорда может рассчитывать лишь на звание провинциального обывателя.