Мы мчались через Лашапель, когда он, вынув табакерку, протянул мне ее и сказал:
— Вы молчаливы, мистер Анн.
— Я ждал хора, — был мой ответ. — «Царствуй, Британия! Британия управляет волнами, и британцы никогда, никогда, никогда…» Начинайте же!
— О, — ответил он, — и я надеюсь, скоро эта песня станет для вас родной.
— Погодите. Я видел, как казаки вошли в Париж, как парижане украшали своих пуделей орденами Почетного Легиона. Я видел, как они подняли на вандомскую колокольню негодяя, чтобы он ударил по бронзовому лицу героя Аустерлица. Я видел, как вся зала большой оперы аплодировала толстому малому, который пел хвалы пруссакам… на мелодию «Vive Henri Quatre!». Я видел на примере Алена, на что способны люди лучших родов Франции. Я видел также, как крестьяне-мальчики, недоспевшая жатва последних наборов, падали скошенные выстрелами, все же поднимались на локтях, крича «ура» в честь Франции и в честь человека в сером. Без сомнения, с течением времени, мистер Ромэн, эти малые сольются в моей памяти с более благородными людьми, и я не буду отличать их матерей от дам, сидевших в зале оперы; со временем я увижу себя мировым судьей и депутатом от графства Букингем. Я выбираю себе новую отчизну, как вы мне напомнили и, клянусь, во Франции для меня нет места; но ради нее я бился и нашел нечто, что лучше ее… нашел в тюрьме моей новой страны… Итак, повторяю: погодите.
— Тс, тс, — был его ответ, когда я стал ощупью искать трут и серные спички, чтобы снова зажечь свою сигару. — Вы должны попасть в парламент. У вас есть дар слова.
Близ Сен-Дени Ромэн стал менее разговорчив, а немного позже, надвинул на уши свою путевую шапочку и уселся поудобнее, чтобы заснуть. Я сидел рядом с ним и не спал. Весенняя ночь веяла холодком. От наших лошадей шел такой пар, что туманная дымка стояла между мной и форейторами. Там, вверху, над черными остриями тополей, стройно двигались войска звезд. Я отыскал Полярную звезду и под нею созвездие Кассиопеи, которое горело также над крышей Флоры, моего путеводного небесного светоча, цели моих стремлений.
Эти смягчающие размышления заставили меня задремать, но к своему изумлению и досаде я проснулся в крайне нервном расстройстве. Моя тревога все росла; мистер Ромэн провел со мной тяжелые часы между Амьеном и берегом. Вместо того, чтобы обедать или завтракать, я присутствовал при перекладке лошадей, я метался по коляске как рыба на сковороде. Я проклинал медленность нашего движения, насмехался над табакеркой адвоката и, когда мы подъезжали к пескам Кале, чуть не вызвал его на дуэль из-за его методической манеры нюхать табак. По счастью, судно уже приготовилось в путь, и мы поспешно взошли на его палубу. Нам удалось занять две отдельные каюты на ночь и, очутившись в своем помещении, я точно погрузился в духовную освежающую ванну, в которой волны прилива смыли с меня раздражение. Я походил на чисто выстиранную, выбитую ветошку, повешенную на веревку сушиться под веянием ветра. Среди утренней мглы мы подошли к Дувру. Тут Ромэн приготовил для меня неожиданность. Когда мы причаливали к берегу, я в толпе носильщиков и зевак увидел Роулея. Уверяю вас, в эту минуту бледные утесы Альбиона приняли для меня розоватый оттенок. Я чуть было не бросился ему на шею. Честный малый в безмолвном восторге коснулся шляпы и широко улыбнулся. Впоследствии он мне сказал: «Я мог или совсем молчать, или кричать ура». Он схватил мой чемодан и проводил нас в отель, куда мы попали к завтраку. По-видимому, в ожидании нашего прибытия Роулей коротал время, трубя по всему Дувру о том, какие мы важные особы; хозяин гостиницы, низко сгибаясь, встретил нас на крыльце; мы вошли в отель среди такой почтительной тишины, которая могла бы польстить самому герцогу Веллингтону, слуги же, мне кажется, стали бы на четвереньки, если бы это не мешало им как следует выполнять их обязанности. Я наконец почувствовал себя «персоной» — крупным английским землевладельцем. Я даже постарался придать своему лицу выражение, присущее людям этого класса, когда, закусив, мы прошли мимо двух рядов склоняющихся слуг к двери, перед которой стоял наш экипаж.
— Стойте, — сказал я, завидев его, и оглянулся, отыскивая взглядом Роулея.
— Прошу извинения, сэр; я распорядился относительно цвета и надеялся, что это не слишком смело с моей стороны.
— Цвет малиновый с зеленым оттенком!.. Полный дубликат; не хватает только следа пули!
— Я не хотел заходить так далеко, мистер Анн.
Читать дальше