Роберт Стивенсон: Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда (Пер. Е. М. Чистякова-Вэр)

С этого времени Утерсон начал часто бывать у двери здания в маленькой торговой улице. Адвоката можно было видеть на его излюбленном месте утром до начала его конторских занятий, в полдень, когда дело кипело, а времени недоставало, ночью при свете окруженной туманом луны, во всякое время, при всяком освещении, во все часы.

— Если он мистер Хайд, то я — мистер Сик [1] Непереводимая игра слов: То hide — прятаться; to seek искать. .

Наконец терпение Утерсона было вознаграждено. Стояла прекрасная, сухая ночь. Морозило; улицы были чисты, как бальный зал; фонари, не колебавшиеся от ветра, бросали правильный свет, на котором рисовались определенные тени. Около десяти часов, когда запирались лавки, улица бывала очень уединенна и, несмотря на то, что кругом гудел Лондон, в ней царило молчание. Легкие звуки ясно раздавались в ее тишине; из домов доносился шум домашней жизни, шаги прохожих слышались еще задолго до появления их фигур. Утерсон продежурил уже некоторое время на своем посту, когда он наконец различил легкие шаги, приближавшиеся к нему. Он столько раз сторожил по ночам, что давно привык к тому, как странно и внезапно стук ног о камни выделяется на общем фоне городского гула. Однако еще никогда его внимание не бывало привлечено так сильно и так исключительно. С глубоким, суеверным предчувствием успеха он отошел ко входу во двор.

Шаги быстро приближались и внезапно раздались громче. Адвокат выглянул из ворот и увидел, с какого рода человеком ему предстояло иметь дело. Он был мал ростом, одет просто, и вся его наружность даже на этом расстоянии внушала наблюдателю антипатию. Желая сократить время, незнакомец пересек мостовую и, приближаясь ко двору, вынул ключ из кармана, точно человек, возвращающийся домой.

Утерсон выступил вперед, и когда незнакомец проходил мимо него, слегка дотронулся до его плеча.

— Мистер Хайд, вероятно?

Хайд отступил; из его груди вырвалось свистящее дыхание. Но его страх моментально прошел, и хотя он не смотрел адвокату в глаза, но ответил довольно спокойно:

— Да, это мое имя. Что вам угодно?

— Я вижу, вы идете в дом, — продолжал адвокат. — Я старый друг доктора Джекиля, Утерсон с улицы Гаунт; вы, вероятно, слыхали обо мне и, встретив вас так кстати, я думал, что вы меня примете.

— Вы не застанете доктора Джекиля; его нет дома, — возразил Хайд, продувая ключ. Потом внезапно, но не поднимая глаз, он спросил: — Как вы узнали меня?

— Со своей стороны, — сказал Утерсон, — не сделаете ли вы мне одного одолжения?

— С удовольствием, — произнес Хайд. — В чем же дело?

— Вы позволите мне взглянуть вам в лицо? — попросил адвокат.

Хайд, по-видимому, колебался, потом, точно поддаваясь внезапному решению, поднял голову с вызывающим видом. И они несколько секунд пристально смотрели друг на друга.

— Теперь я вас узнаю, — сказал Утерсон, — это может оказаться полезным.

— Да, — ответил Хайд, — так же, как и наша встреча. A propos, вам нужно дать мой адрес, — и он назвал улицу в Сохо и номер дома.

«Боже мой, — подумал Утерсон, — неужели он в эту минуту тоже подумал о завещании?» Однако адвокат ничего не сказал и только проворчал что-то в ответ на данный ему адрес.

— Теперь, — сказал Хайд, — объясните, как вы меня узнали?

— По описанию, — был ответ.

— Кто мог вам описать меня?

— У нас есть общие друзья, — сказал Утерсон.

— Общие друзья, — повторил Хайд немного хриплым голосом. — Кто?

— Джекиль, например, — сказал адвокат.

— Он не говорил вам обо мне! — крикнул Хайд с внезапным приливом гнева. — Я не думал, что вы умеете лгать!

— Ну, — сказал Утерсон, — так говорить не годится.

Хайд захохотал грубо, дико и через минуту с необычайной быстротой открыл дверь и исчез в доме.

Когда Хайд исчез, адвокат некоторое время постоял на улице, и вся его фигура выражала собой тревогу. Потом он медленно двинулся назад, останавливаясь каждую минуту и поднося руку ко лбу, точно человек в страшной умственной нерешительности. Он старался выяснить одну из тех проблем, которые трудно разгадать. Мистер Хайд был бледен и походил на карлика. Он казался уродом, хотя в нем не замечалось никакой ненормальности; он улыбался противной усмешкой, и в его обращении с адвокатом проглядывала отталкивающая смесь робости и дерзости, точно в злодее; голос у него был сиплый, шепчущий, довольно прерывистый. Все это говорило не в его пользу, но тем не менее не могло служить объяснением неведомого отвращения, презрения и страха, с которыми Утерсон смотрел на него.