Натаниель Готорн - Чертог фантазии. Новеллы

Все это было брошено в свирепый, необузданный огонь. Тут поднялся сильный ветер и с безутешным стоном понесся над равниной — было похоже, будто сама земля разгневанно скорбит об утрате сияния солнца с небес; ветер сотряс гигантскую огненную пирамиду и осыпал зрителей искрами догорающих мерзостей.

— Ужасно! — вскрикнул я, чувствуя, как бледность покрывает мои щеки, и видя, как теряют румянец лица стоящих поблизости.

— Крепитесь, это еще не все, — ответил человек, с которым я уже много говорил. Он внимательно следил за зрелищем, оставаясь удивительно спокойным, будто все происходящее затрагивало его не больше, чем стороннего наблюдателя. — Крепитесь, но и не спешите радоваться, ибо костер принесет миру гораздо меньше и добра, и зла, чем людям хочется верить.

— Но как это возможно?! — с нетерпением вскричал я. — Разве не все сгорело? Разве костер не поглотил или не расплавил все людские и божественные опоры нашего бренного бытия, какие только обладали достаточной материальностью, чтобы гореть в огне? Увидим ли мы наутро что-либо лучше или хуже пожарища и пепла?

— Без сомнения, увидим, — ответил мой серьезный друг. — Наутро ли или в другое время, но, когда костер прогорит, мы найдем в золе все подлинно ценное из того, что предано огню. Поверьте мне, мир завтрашний опять украсит себя золотом и бриллиантами, от которых сегодня он отказался. Ничто истинное не погибло и не погребено под пеплом столь глубоко, чтобы не быть в конечном счете обнаруженным.

Странно прозвучало это заверение. Однако я был склонен ему поверить, в особенности когда рассмотрел сквозь языки пламени Священное Писание, не только не почерневшее в костре, — его страницы засверкали ослепительной белизной, очистившись от следов несовершенных человеческих прикосновений. Правда, часть помет на полях и толкований не выдержала испытания огнем, но ни одно слово, записанное вдохновенным пером, не понесло ни малейшего урона.

— Согласен, — сказал я, обращаясь к наблюдателю, — и вот доказательство справедливости ваших слов. Но если действию огня подвержено лишь зло, то, безусловно, костер необычайно полезен. Однако, если я вас верно понял, вы все же питаете сомнение в том, что оправдаются надежды мира на благотворность огненного очищения?

— Вслушайтесь в разговор этих достойных господ, — ответил он, указывая на людей, сгрудившихся у самого костра. — Быть может, сами того не подозревая, они вас смогут научить полезному.

Там стоял тот грубый человек, с такой яростью вступившийся за виселицу — палач, — в обществе последнего вора и последнего убийцы. Все трое столпились вокруг пьяницы, щедро пустившего по рукам бутылку бренди, которую он спас от уничтожения. Подвыпившая компания пребывала в состоянии крайней мрачности, вызванной мыслью о том, что очистившийся мир неизбежно будет совсем не таким, в каком они жили до сих пор, а потому — местом странным и тоскливым для господ их толка.

— Вот лучший мой совет вам всем, — говорил палач, — как только мы допьем последнюю каплю, я помогу вам троим взобраться на удобный сук ближайшего дерева, а потом и сам на нем повешусь. Нет нам больше места в этом мире.

— Не спешите, друзья, — вмешался смуглый человек, присоединившийся к компании; он был устрашающе черен, а глаза его горели более красным светом, чем пылал костер. — Не надо падать духом, дорогие друзья, вы еще увидите счастливые деньки. Есть одна вещь, которую эти умники забыли предать огню, а без этого костер их ничего не стоит, хоть бы он сжег дотла всю землю.

— А что это за вещь? — жадно спросил убийца.

— Да что же, как не человеческое сердце! — ответил чужак с недоброй улыбкой. — Пока не отыщется способ очистить это вместилище скверны, из него снова явятся на свет и зло, и горе — такие же, как прежде, если не хуже, — а люди приложили столько стараний к их уничтожению! Я простоял всю ночь, давясь от смеха при виде этих хлопот. А мир — даю вам слово — будет прежним!

Сей короткий разговор дал мне пищу для длительных размышлений. Если это правда, то сколь прискорбен вывод, что извечное стремление человека к совершенствованию сделало его посмешищем для сил зла, потому что он допустил роковую ошибку в самой сути борьбы. Сердце — именно в этом пространстве, малом, но не знающем пределов, гнездится порок, а все преступления и все страдания мира всего лишь его проявления. Пусть очистится это пространство внутри нас, и многие из зол, терзающих людей и кажущихся им единственной реальностью, обратятся в туманные фантомы и исчезнут сами по себе. Но если мы, не погружаясь в глубины сердца, будем тщиться понять и исправить наши ошибки лишь немощными средствами разума, то все достигнутое нами окажется призрачным сном, и что тогда толку, был ли костер, столь верно мной описанный, так называемой действительностью, в которой огонь может ожечь палец, или только фосфорическим свечением и нравоучительной притчей, родившейся в моем мозгу.