Теодор Поуис - Притчи

— Ежели я сам испужался, — заметил мистер Фейси, — чертовы вороны в штаны накладут.

Старый ворон, который уже доказал свою мудрость, выступая как представитель племени во многих делах подобного рода — а отказ грозил ему смертью, — покружив в воздухе, сел на один из столбов, в ярдах тридцати от косилки, на которой висело рваное пальто.

Нет птиц более осторожных и в то же время храбрых, чем вороны. При тщательном наблюдении приходишь к выводу, что они обладают всеми добродетелями. Они разумны и смелы, покорны и верны. Своим неспешным вечерним полетом к гнезду они являют одинокому путнику красоту движений, соединенную с мягким свистом крыльев, что может успокоить тревоги печальных и доставить удовольствие счастливым. У ворон множество социальных классов; они имеют мудрые законы, которым без ропота подчиняется вся стая. Для них порядок и правило — средство для регулирования счастья, которого те мудрые, что живут в гармонии с природой, вожделеют больше, чем крайней радости или печали.

Вороны никогда не знали и не узнают, что такое грубая анархия, и тот старый ворон, что отважился прилететь на поле мистера Фейси, скорее бы умер, чем бежал с поля побежденным. Порыв ветра налетел на одинокий холм, и рваное пальто затрепетало на ветру, точно его пытали, однако старый ворон, повинуясь долгу и не смущаясь видом, осмелился медленно облететь вокруг угрозы и, наконец, уселся на другой конец оси, рядом с тем, на котором висело пальто.

Редко когда, если вообще когда-либо, можно увидеть какую-то спешку в поле, где природа оставлена самой себе, — если это не спешка убить. Но кажется, что даже тогда кролик убегает медленнее от охотящейся ласки, чем от охотящегося человека.

Ворон сидел неподвижно. Он хотел, чтобы пальто хорошенько рассмотрело его, прежде чем начать разговор.

Помолчав несколько минут, он повернулся к пальто и поклонился ему так низко, что едва не свалился с оси.

— Господин мой, — сказал он смиренно, — будьте добры, сообщите вашему слуге — чтобы не сказать рабу, — означает ли мир или войну ваше нисхождение сюда из неких высоких, неземных чертогов? Смею предположить, господин, что в ваши цели не входит ни мир, ни острый меч; вы могли прибыть просто как праведный судия, чтобы разрешить важный спор, который годами досаждал нам. Поскольку вы выглядите здесь чужаком — хотя и благородного вида, — мне следует уведомить вас, что каждая птица или зверь на этом небольшом холме считает, что фермер Фейси — их личный работник и садовник. Крот, обитающий в темноте земли, думает, что мистер Фейси тянет плуг затем, чтобы разрыхлить землю для него. Мыши считают, что зерно, созревшее для урожая, выращивают для них, а мы, вороны, считаем, что фермер бросает его в землю для того, чтобы мы его выклевали. Даже черви, и те думают, что навоз разбрасывается для того, чтобы быть утянутым в их норки. Умный царедворец всегда постарается вначале переговорить с властителем — и вот я первый свидетельствую вам свое почтение, чтобы вы отнеслись к моему появлению благожелательно.

Обращение такого низкого существа, как ворона, поначалу расстроило рваное пальто, и оно скорбно колыхнулось в воздухе. Но манеры птицы были настолько любезны, а ее речи были так долги, что пальто, владевшее всею риторикой своего бывшего хозяина, юного школяра, ответило приличествующим образом, желая быть учтивым.

— Тому, кто вознесся высоко в этом мире, — отвечало оно, — твои замечания, бедная птица, кажутся определенно неуместными. Но хотя, — тут пальто сделало паузу, пока ветер раскачивал его, — хотя я достигло наивысшей славы, будучи помещено на тело самого Господа Всемогущего, я желаю снизойти к тебе и поговорить с тобой.

— Господь Всемогущий! — воскликнул ворон, который хоть и был философом-мистиком, верившим, что Бог пребывает во всем, все же не мог не почувствовать легкую обиду, что находится в непосредственной к Нему близости, — Господь Всемогущий! — воскликнул он снова и прошептал себе: — Это косилка-то мистера Фейси удостоилась такого звания?

Ворон низко поклонился.

Лохмотья развевались на ветру, который бы пронизывал их насквозь, будь под ними чье-нибудь тело, однако крепкой дубовой оси холод был нипочем.

— Ты правильно возвещаешь о моей славе, — сказало пальто, заметившее низкий поклон ворона, — и воистину — если и есть одежда, рожденная для возвышения, эта одежда — я. Это было правильно и в порядке вещей, что юный джентльмен, когда-то мной владевший, вручил меня йомену Фейси, который в свою очередь выполнил свой прямой долг, поместив меня на тело Господа. Мистеру Фейси, в сущности, обыкновенной деревенщине, видимо, было трудно выносить мое присутствие в его доме. Он был неспособен — хотя бедняга этого хотел — развлекать меня должным образом, ибо вместо того, чтобы носить меня поверх надушенного, цветного жилета днем и вешать на вешалку ночью, однажды вечером он сунул меня в корзину с лохмотьями.