Теодор Поуис - Притчи

— Джордж боялся, — продолжала блоха, — что вы можете пережить ту небольшую сумму, что осталась от вашего былого богатства, и если вам самому не хватило бы смелости повеситься, вы бы могли попросить его.

— Думаю, последнее потребовало бы большей смелости, — заметил мистер Джонсон. — И все же, — весело добавил он, — мой братец Джордж всего лишь один из многих, ибо у нищеты дурной запах, от которого всяк воротит нос, так что даже бедного босого бродягу с запыленными ногами его былое богатство возвышает в глазах других путников, и пусть сейчас на нем лишь вшивая рубашка, он поклянется многими клятвами, что когда-то имел быков, овец и собак.

Мистер Джонсон, вернувшись к жизни ненадолго, почувствовал, что ему становится грустно, ибо теперь он хотел бы пожить еще немножко.

Он стал с любовью осматривать свою спальню. Вон там, у кровати, стоял комод, который был так хорошо ему знаком, с отвалившейся шишкой и дыркой вместе одного ящика, — он отдал его вместо колыбели бедной женщине. На комоде стояло треснутое зеркало, а над ним висела цитата из библии, подаренная одним ребенком. Бетти, — кошки, которую он обожал, — рядом не было, ибо он убил ее собственными руками, чтобы она больше не голодала и не страдала от камней жестоких мальчишек.

— Мой брат Гарольд, обойщик, — прошептал мистер Джонсон, — скорбит ли он обо мне?

— Конечно же, нет, — отвечала блоха, — ибо в ящике, где лежало извещение о вашей смерти, очень краткое — «Джон Джонсон скончался», — лежал и заказ на обивку нового особняка леди Буллмен.

— А брат Джеймс?

— Услышав о вашей смерти, Джеймс сказал, что это счастливое освобождение, — сказала блоха.

Мистер Джонсон слабо улыбнулся. Он слушал голоса насекомых.

— Пропади она пропадом, эта чертова сиделка! — вопила паучиха.

— Помни, помни о конце, — выстукивал жук-точильщик мелодично.

Мистер Джонсон погрустнел. Его мысли покинули пределы комнатушки и выбрались, в последний раз, в поля. Чем больше отвращались от него люди, тем больше он любил эти обыкновенные поля и простые изгороди, где мышь ворошила палую листву, и рос папоротник.

За день до того, как его заставили лечь в постель, мистер Джонсон выбрался наружу и преклонил колени в мягкой траве на склоне холма, перед дверями своего дома. Он немного прослезился, но, почувствовав, что, что бы ни произошло, он будет связан с этой славной травой, возвратился домой утешенный.

Однако сейчас он вновь вспомнил прошедшую жизнь, и слезы навернулись ему на глаза.

Его кошки не было рядом. Она забиралась по плющу, запрыгивала в открытое окно комнаты и будила его по утрам. Было и другое, кроме Бетти, чего он никогда не увидит. Майские маргаритки будут такими же славными, когда придет весна, но сам он будет в земле. Славные цветы — мартовский бальзамин и чайные розы, что так изящно и неожиданно расцветают вдруг на изгородях в июне, — а он их не увидит. Никогда больше не выйти ему в лесок и не услышать стук спелых сентябрьских орешков при дуновении восточного ветерка. Никогда не принести уже дров из сарая, чтобы повеселить одинокое сердце веселым огоньком в канун Рождества. Никогда не порадоваться постельному теплу в морозную ночь, когда сова пролетает под луной, а за ней летит ее тень.

Мистер Джонсон отогнал эти мысли. Улыбнулся слегка. Он услышал, как точильщик предупреждает паучиху, чтобы она не плела паутину в гробу.

— Вы не поймаете там и мушиной лапки, — вопил он, — а потом они заколотят вас вместе с костями.

— Тогда я покину эту дрянную хижину немедленно, — ответила паучиха, — и заживу в вилле мэра.

— Вам не понравится его жена, — сказал жук, — ибо, хоть она и дружит с леди Буллмен, она не одобряет паутины.

— Тогда я поселюсь в доме обойщика, — сердито завопила паучиха.

— Джеймса стоит попробовать — он самый грязный, — заметил жук.

Насекомые замолчали, и в доме стало тихо.

Некая перемена, истома, одолела мистера Джонсона, как будто все его тело внезапно прониклось усталостью от жизни. Крепкий сон без пробуждения — вот все, о чем он мог сейчас думать. Он устроился поуютнее на дне гроба.

— Оставлен, — пробормотал он скорбно, — оставлен блохой.

— Вы не правы, — снова отозвался голосок, — ибо я все еще с вами.

— Я желаю умереть, — прошептал мистер Джонсон, — но я не хочу, чтобы вы тоже умирали. Я собираюсь умереть, но вы, дорогая блоха, должны выпрыгнуть из гроба на постель, ибо луна уже опустилась ниже Мэддерского холма, и скоро наступит заря.