Генрих Манн: Минерва

— Это я и хотел сказать.

— Значит, решено.

И они разошлись в разные стороны.

Мортейль вдруг в смущении увидел себя посреди залы в полном одиночестве. Проперция стояла на террасе, окруженная кольцом болтающих почитателей, которым она должна была объяснить смысл закалывающейся женщины. Молодой человек нерешительно посмотрел на нее: ее фигура показалась ему топорной.

— Зачем я прогнал Клелию? — спросил он себя, сразу отрезвившись. — Ради этой живой колонны?

Ему стало холодно.

— Что я наделал? С помощью такого никуда не годного — театрального аксессуара…

Он посмотрел на белую статую глазами, желтыми от ненависти.

— …этой толстой старухе удалось внушить мне страх и желание, — мне, со всем моим скептицизмом! Не смешон ли я?

Он подозрительно огляделся.

— О, конечно, меня уже находят смешным!

В это мгновение мимо него лениво, с вызывающей улыбкой, прошла леди Олимпия. Она ударила его веером и сказала:

— Считайте себя представленным. На сегодняшнюю ночь вы мой возлюбленный.

Он продолжал стоять. Пройдя три шага, она еще раз обернулась и посмотрела на него все с той же спокойной жаждой наслаждений в улыбке. Он разом понял положение и последовал за ней, стараясь придать себе спокойный вид. При этом он заметил, что герцогиня смотрит на них. Он догнал леди Олимпию и шепнул у ее уха:

— Где? Когда?

— Моя гондола ждет, — ответила она.

Они исчезли в ряде маленьких покоев, окружавших анфиладу зал.

Герцогиня осталась совершенно одна в зале Минервы. Она хотела насмешливо улыбнуться, но ее губы горестно искривились. Из последнего зала навстречу ей неслось точно дыхание чудовищно раскаленной печи. Она с силой прижала обнаженные плечи к мрамору тихой скамьи; он был украшен хороводами прелестных созданий, освежавших и ласкавших ее тело. Она откинула назад голову и открыла рот, вдыхая серебристый воздух богов, торжественно сиявших на потолке. Но она слышала, как пела и бушевала в другом зале тяжелая, темная кровь, затемнявшая разум богов и людей и дававшая им блаженство.

За работой и наслаждением, среди виноградных лоз, в пронизанной солнцем тени, сверкали нагие, пышные тела людей, не знавших ни стыда, ни горя. Полные женщины с сочным телом и раскрасневшимися лицами удовлетворенно прижимались к своим мужьям; эти последние были сильны, желты, как охра, наги и увенчаны виноградными листьями. Девушки, гибкие и мясистые, загорелые, с вином в крови, раздавливали кончиками грудой виноградные кисти в чане. На них со смехом напирал дюжий парень, которому они позволяли брать себя. Вакх, жирный, красный, заикаясь и пошатываясь, с торжеством пробирался сквозь толпу сраженных хмелем тел. Растянувшись на шкурах баранов, с которых еще не были сняты головы, и прикрывшись мехом диких зверей, переполненные виноградным соком и обуреваемые любовным пылом, они, похотливо ощупывая друг друга и тесно слившись телами, мокрыми губами посылали своему победителю последнее Эвоэ.

Неистовствовали вакханки, омерзительно скалили зубы сатиры. Юноши, с тигровыми шкурами на плече, соблазнительно играли на флейте, а девушки предлагали им кедровые шишки. Какой-то мужчина дрался с кентавром из-за женщины, ехавшей на нем. Смуглый фавн наигрывал детям плясовой мотив. Они похотливо прыгали в такт звукам, в их черных кудрях горели венки из мака, на полу пылали лопнувшие гранаты. Голуби истекали кровью рядом с розами. Перед полными ожидания девственницами снимались покровы с Герм. Красный воздух волновался от пламенных тайн, — но среди тех, кто вкушал, его, ни один не задавал вопросов. Они не гнались за снами, как поклонники свободы и величия в зале Дианы, не чествовали красоту, как в зале Минервы жрецы искусства. Они были во власти своей плоти и наслаждались телом. Задыхаясь в изнурительном желании, не глядя ни на что и не зная ничего, кроме биения своей крови, служили они богине, которой были отданы навсегда, отсутствующей богине, изображения которой не было видно нигде: ни на потолке, ни на стенах, ни в середине пола. Но герцогиня видела, как она спускалась, неумолимая, ненасытная и победоносная. Это была Венера. Ей принадлежал тот зал.

Гости тесной толпой поднимались вверх по лестнице. Они шли из галереи, из буфета и были разгорячены и шумны. Герцогиня встала. Зал наполнился, она была со всех сторон окружена незнакомыми людьми. В это мгновение чей-то гнусавый голос произнес тоном командующего офицера:

— Прошу пропустить герцогиню Асси!