Генрих Манн - Голова

Он заглянул в глаза Мангольфу.

— У вас превосходно налажена связь, — сказал он, — вы первый приносите мне эту весть. Вы могли бы принести ее даже час назад. — Прямо в глаза, но взгляд Мангольфа не дрогнул. Ланна пожал плечами.

— Тяжелый удар, но надо спасать то, что еще возможно. Одна из английских газет печатает вдруг тщательно охраняемые нами тайны. А выболтал их наш высочайший повелитель. Как быть? Щадить его, как всегда? По-прежнему покрывать его? Ничего не выйдет. Придется поступиться им.

— Императором?.. — подавленный выкрик Мангольфа.

— А лучше интересами государства? — спросил Ланна.

Олимпийский взгляд поднят к портрету Бисмарка над письменным столом. Так продиктовал он Мангольфу нужные распоряжения. Ночью, как только ему удастся покинуть празднество, он сам приедет в министерство иностранных дел… И продолжал стоять в позе олимпийца, даже когда Мангольф скрылся.

Он с первого взгляда увидел все в глазах этого человека, который черпал свои сведения отнюдь не из английских источников. Этот человек хочет занять пост Толлебена, когда Толлебен станет канцлером вместо Ланна. Его они просто-напросто решили сместить; понятно, хотя и преступно. Но метод? Содействовать императору, этому опасному безумцу, в его самых сумасбродных выходках. «Я бы на это не пошел даже ради власти».

Смехотворные уловки, — их махинации видны как на ладони. У Толлебена есть ход к императору через его двоюродного брата фон дер Флеше. Генерал-адъютанта Флеше, должно быть, обеспокоило благочестивое миролюбие кузена. А Мангольф, которого, по-видимому, связывают с Толлебеном какие-то грязные делишки, договаривается с Флеше, узнает от него об императорских выпадах и пытается прикрыть себя и свою клику высочайшим именем. «Толлебену уже все известно. И Алисе тоже…»

«Невозмутимый вид, — думал дипломат, — но железная хватка. Вот что мне нужно. Я одержал победу над Россией, он же на сей раз чуть не довел страну до крайности, и я докажу это. И он еще намеревался отставить меня! Теперь он у меня в руках». Поглощенный единоборством с неназываемым, он не заметил присутствия дочери.

Глаза у нее искрились, как всегда, на губах играла жизнерадостная улыбка.

— Ненаглядный папочка, ты волнуешь меня. Этот господин Мангольф, — прости, что я подсматривала: он всегда был мне не по душе, но сегодня он внушает мне особенное недоверие.

Ага! Она хочет, чтобы ей он верил, и ради этого отступается от Мангольфа.

Ланна тотчас стал непроницаем, при всей своей отцовской любви.

В последующие дни он действовал совершенно самостоятельно, никому не доверяясь и собрав всю душевную энергию. Возмущению в стране он противопоставил полнейшую невозмутимость, казалось говорившую: «А что я еще предотвращал, вы и вообразить себе не можете». Или: «Я покрываю своего повелителя». Или же еще: «Почему вы беснуетесь сейчас, когда сами же допустили до этого?» Или просто: «Холопы!» Был ли он доволен, что они беснуются? Гибкие либерал-патриоты со Швертмейером во главе внезапно подняли крик против императора, думая тем самым угодить рейхсканцлеру; так ему якобы легче добиться от императора обещания, что он «больше не будет». Но был ли он доволен? Рейхсканцлер с непроницаемым видом выслушивал все, что ему сообщали. Либерал-патриоты сообщали о всеобщем негодовании, о возмущении в стране. Ланна знал цену этому возмущению.

Но вот к нему явился Иерихов, его старый приятель, камергер фон Иерихов. Первые полчаса он только твердил: «Вот история-то, вот история-то!» Ланна не поддерживал его; наоборот, он возразил: «Чистый случай, удивительно, что это не произошло еще раньше». — «Вот история так история!» — «Теперь уже ничего не поделаешь». — «Как бы не вышло еще хуже». На что Ланна пожал плечами:

— Затем я и существую, чтобы до последней возможности предупреждать катастрофы.

Член верхней палаты собирался что-то сказать, кашлянул, поперхнулся и, наконец, выдавил из себя: «Ясно как день: надо его убрать». — «Мы не римляне», — заметил Ланна. Тут Иерихов стукнул по столу. «Значит, взять в опеку!» Ланна обернулся, как будто кто-то стоял позади него. Неужели ему удалось довести их до этого?

Он с сочувствием заговорил о больном; но Иерихов не был доступен сочувствию, консервативная партия сочувствия не признавала [55]. «Нянчится со своими триариями, к тому же водится с евреями». Ланна нахмурил лоб. Иерихов получил задание проверить его в этом пункте. Благонадежен ли он… Злополучный Иерихов так же прямо выдал и главную цель своего визита: «Они хотят регента».