Валентин Рыбин - Разбег

Сердар, подбрасывая, словно взвешивая на ладони, пустую бутылку из-под шампанского, заговорил кичливо:

— Вот такими чушками мы будем встречать их хваленую мотопехоту. Только эти чушки будут начинены взрывчаткой. Бамц под ноги — и ваших нет. Глядишь, и человек тридцать как коровьим языком слизнуло.

— С самолета что ли будешь такие чушки бросать? — удивилась Зина.

— Зачем, с самолета! Я же не о себе говорю. Я — о пехоте нашей. А что касается нас, авиаторов, тут совсем другое дело. Мы — на бреющем.

Сердар, да и все остальные не заметили, как к ним, расталкивая толпу, подошел припоздавший на проводы Чары-ага.

— Вот вы где! — воскликнул он радостно. С лица старика ручьями лил пот. Несмотря на жаркий августовский день, Чары-ага был в длинном демисезонном пальто и шапке-кубанке. За плечом у него торчал старый брезентовый ранец, времен гражданской войны. Подойдя к компании сына, он сразу снял ранец с плеча и поставил у ног. Сердар, не зная куда деть пустую бутылку, бросил взгляд через красные солдатские теплушки, явно намереваясь перебросить бутылку через них. Зина выхватила бутылку из его рук, сказала обиженно:

— Ненормальный какой-то. А если там люди ходят. Сердар захохотал, ощерив крупные белые, зубы, и приподнял ранец:

— Отец, ты случаем, не собрался тоже на фронт?

— На фронт пока погожу, — отозвался весело Чары-ага. — Думаю, вы — молодежь — и без меля там управитесь. Я в твои годы, сынок, всю Туркмению на коне изъездил — белогвардейцев да басмачей по пескам гонял, так что у меня есть военный опыт. Если потребуется моя помощь — позовете: приеду — покажу фашистским захватчикам, на что способна старая гвардия. На, сынок, держи — в этом походном ранце горячий чурек, мать испекла — тебе на дорогу. Пока будешь ехать в вагоне, — тебе пригодится. Ребят, своих друзей, угостишь тоже… Я тебя немножко провожу. Утром зашел к директору — договорился. Доеду до Байрам-Али, там простимся — пойду на хлопковую базу. С этой проклятой войной байрамалийцы хлопок стали не вовремя сдавать… Мы с вами знакомы, уважаемые? — неожиданно спросил он, словно только что заметил. Юру Каюмова и его мать. — Не Ратха ли семья? Мне кажется, я где-то вас видел. На свадьбе были?

— Да, Чары-ага, вы не ошиблись, — сказала Тамара Яновна, дотронувшись до плеча Юры. — Это сын Ратха.

— Значит, тоже на фронт. — Чары-ага посмотрел на Юру. — Не страшно тебе, сынок?

Юра презрительно усмехнулся.

— Трусы под лавками прячутся, Чары-ага.

— Старики тоже пока отсиживаются. — Чары-ага вздохнул и, подумав, прибавил: — Ну, ничего, еще месяц, другой — и мы тоже отправимся на передовую. Я думаю, задерживать в тылу нас не будут. Да и сами мы не из такой породы — чтобы отсиживаться.

— Ладно вам, Чары-ага. — Юра хлопнул старика по плечу. — Вы свое Родине отдали сполна — честь вам и слава. Дело теперь за нами — за молодежью.

— Отец твой где, почему не пришел проводить? — спросил Чары-ага.

— С отцом — одно горе. — Тамара Яновна махнула рукой. — До сына ли ему! У других отцы как отцы… А этот… Днюет и ночует на пересылке. Ополчение на перрон прислал, а сам там остался.

В три часа дня снова построение. На этот раз с речью к новобранцам обратился военком. Еще через полчаса команда «по вагонам». Эшелон медленно отошел — словно поплыл вдоль перрона. Новобранцы садились в вагоны на ходу. Тамара Яновна шла следом и махала Юре. Но вот эшелон скрылся за семафором. Тамара Яновна, оглядевшись, увидела Зину и подошла к ней. С минуту они стояли, глядя, как покидают перрон провожающие, и направились тоже к выходу.

— Ну, вот и все, — трудно выговорила Тамара Яновна. — Спаси и помилуй их бог. Никогда раньше не вспоминала бога, а сейчас хочется просить у него милости за сына. Один он у нас. У меня такое ощущение, словно Юра увез с собой мое сердце. Пусто в груди и горько. Видно, такова наша женская доля — страдать и убиваться по сыновьям, по мужьям. А им и горя мало… Видела, как они озорничали перед отъездом? Словно не на войну собрались, а так — на карнавал с иллюминацией и фейерверками.

— Ваш-то, Юра, еще ничего: скромный все-таки, — сказала Зина. — А мой Сердар — словно бес в него вселился. В истребительный полк едет, как же! Вчера выпил, кричит на весь текстильный городок: «Ну, гады, посмотрим — кто кого! Я им покажу, как поганить синее советское небо». Никогда его таким не видела.

Они шли по улице, углубившись в разговор, и совершенно не обращали ни на кого внимания. Люди спешили навстречу им — озабоченные, печальные, решительные. У каждого в глазах выражалось: «Война!» Голос радиокомментатора пророкотал сверху: