Решад Гюнтекин - Ночь огня

Когда я вышел на свет, старшая сестра произнесла, глядя мне в лицо:

— По-моему, вы немного похудели.

— Мне тоже так кажется, — подтвердила Афифе, опустив вуаль.

Возница стряхнул крошки хлеба с красного платка, снял торбы с лошадиных морд и занял свое место.

— Вы, наверное, больше никогда к нам не приедете, Кемаль-бей, — сказала старшая сестра.

Склонив голову, я ответил:

— Отчего же, госпожа, я просто не хотел вас беспокоить.

— Разве вы нас побеспокоите? Завтра что? Среда... А потом мы приглашены на свадьбу. Еще через день, в пятницу, мы ждем вас к обеду, хорошо? Только не забудьте. А то на этот раз мы вас не простим.

Но вот возница поднял хлыст, и копыта застучали по грязным камням. У меня потемнело в глазах, но я заметил, как Афифе слегка подалась вперед, чтобы видеть меня, и улыбнулась из-под вуали. Заднее колесо повозки оцарапало носок моего ботинка.

Я стоял и смотрел вслед удаляющемуся экипажу. Если бы взгляд торговца из соседней лавочки не вывел меня из оцепенения, я простоял бы так еще намного дольше.

Иногда душными летними ночами в комнату влетает разъяренная пчела и с глухим, страшным гудением начинает назойливо биться о лампу. Она двигается так быстро, что лишь тени, вырастающие на стенах и потолке, позволяют следить за ней. И вы удивляетесь, откуда столько сил у этого создания и чего оно так настойчиво и яростно добивается.

В течение двух дней, которые прошли в ожидании встречи с Афифе, я походил на это маленькое чудовище, которое безумствует, испытывая постоянную потребность двигаться. Должно быть, так мой организм отыгрывался за несколько месяцев вялости и сонливости.

Раньше я бежал от людей, но теперь прямо-таки набрасывался на любого, с кем был хоть намного знаком, и выражал свою любовь настолько неистово и несвоевременно, что бедняги впадали в растерянность. Тетушка Варвара сначала обрадовалась, сделав вывод, что я выздоровел и ко мне вернулось хорошее настроение. Но вскоре мое неестественное воодушевление стало страшить ее. Увидев, как я поутру спускаюсь с лестницы, перепрыгивая через ступеньку, старая дева завопила:

— Ты что делаешь? С ума сошел? Опять ногу сломаешь!

В ответ на эти гневные слова я обнял ее и подхватил на руки. А затем с неистовством и скоростью пчелы, о которой сказано выше, закружил ее по двору.

Тетушка сразу же забыла о моей ноге.

— О боже, ты надорвешься! — кричала она. Вскоре ее вопли изменились: — Голова кружится, оставь меня, или я сойду с ума.

Но что странно: мое возбуждение никак не было связано с мыслями об Афифе. Точно так же, как зуб перестает болеть по пути к зубному, приступы внезапно оставили меня. Я даже думал, что, если нам не удастся встретиться по какой-то исключительной причине, я и в этом случае ничего особенного не почувствую.

Но случился еще один порыв любви, который сложно объяснить логически: после обеда я оделся для прогулки и стал ждать, пока прекратится дождь.

Увидев, как Рина в старой черной накидке, наброшенной на голову, словно капюшон, бегом пересекает площадь, я без колебаний распахнул окно и позвал ее.

Не в силах сразу остановиться, она пробежала еще несколько шагов, а затем повернулась в мою сторону. Я звал ее, смеялся и жестами показывал, что собираюсь выпрыгнуть на улицу:

— Рина, иди скорее. Скорее... я хочу тебе кое-что сказать.

Хотя площадь была совершенно пуста, девушка инстинктивно огляделась и после небольшого колебания зашагала к двери.

А я уже поспешно спускался по лестнице. В теле чувствовалась такая легкость! Вполне возможно, что тетушка Варвара, занятая мытьем посуды на кухне, моих шагов не слышала.

Похоже, Рина проделала долгий путь. Хотя она покрыла голову накидкой, ее щеки были совершенно мокрыми. С сомнением глядя мне в глаза и не решаясь зайти внутрь, она спросила:

— Вы что-то хотели, Кемаль-бей?

Я лишь улыбался и молчал. Кивнув в сторону кухни и не считая нужным позаботиться о других мерах предосторожности, я поймал ее за руку и потащил в угол позади входной двери.

Похоже, Рина не поняла, что происходит. В мокрой одежде, с раскрасневшимся от бега лицом, она напоминала выпрыгнувшую из моря рыбку, которая трепещет и бьется, но не издает ни звука.

Я схватил бедняжку за запястья, завел ее руки в стороны, словно собираясь распять на кресте, и, прижимаясь грудью к ее груди, начал целовать ее щеки и глаза.

Поначалу Рина уворачивалась, извивалась в моих руках, слабо пытаясь бороться. Но это продлилось недолго. Вдруг я почувствовал, как она, глубоко вздохнув, прижалась своим острым носом к моему. Маленькая испуганная девочка, которая минуту назад дрожала как сумасшедшая, теперь притягивала меня к себе и впивалась в мои губы, как пиявка, демонстрируя опыт взрослой женщины, которой известны все тайны любви. Тетушке Варваре было достаточно открыть дверь, чтобы разразился большой скандал, если не во всем квартале, то уж в доме точно.