Решад Гюнтекин - Ночь огня

Отец, как большинство людей старой закалки, не умел предаваться лирике в письмах. Слогом они походили на официальные документы и писались огромными буквами, как будто сулусом [17] Сулус — род арабского письма, почерк, состоящий из крупных, как бы заглавных букв (Примеч. пер). . И все равно его послания не дотягивали и до половины страницы. Так и не найдя слов утешения, бедный отец платил за почтовые услуги, пребывая в полной уверенности, что и такое письмо на чужбине подействует на меня лучше, чем прекраснейшее из литературных произведений.

Что касается денег, я был богаче главных чиновников городка.

Более того, каймакам устроил меня помощником инженера, и теперь я получал жалованье в несколько сотен курушей в месяц. Контора называлась «Кондуктор. Общественные работы». Там я по большей части выполнял мелкие поручения. Но раз в десять-пятнадцать дней вместе с главным инженером, а иногда и в одиночку, отправлялся проверять, как в округе идут работы по строительству дорог и мостов.

Периодически каймакам, многозначительно подмигивая, говорил: «Ты слушай меня, я знаю, что тебе нужно. Практические знания, обретенные здесь, принесут больше пользы, чем занятия в училище. В будущем продолжишь обучение — станешь таким молодцом, вот увидишь!»

Я и сам верил, что приобретаю какие-то профессиональные навыки, хотя всего лишь переносил некоторые планы на кальку, вел бухгалтерские книги и раз в неделю выплачивал жалованье дорожным рабочим.

Но главное и самое приятное заключалось вот в чем: работа в «Кондукторе» обеспечивала мне определенное социальное положение и повышала мой авторитет среди горожан.

Несмотря на молодость, меня приглашали на помолвки и свадьбы, по праздникам я в ряду чиновников щеголял костюмом, пошитым у лучшего портного Миласа, и на равных общался с людьми почтенного возраста.

Причина моей ссылки оставалась тайной для городка. Я помнил, что сказал отец, прощаясь со мной, и даже каймакаму, несмотря на его огромный интерес и любопытство, не удалось добиться от меня ни слова.

Но причина моего упорного молчания крылась не в отцовских советах, а совсем в другом. Я все время слышал, как люди сплетничают, что я был членом тайного общества, подстрекал товарищей по училищу к революции, был пойман при попытке бегства в Европу и т.д. Я даже узнал о своей причастности к покушению на падишаха, — об этом мне сообщил старый полоумный грек из моего квартала.

Если бы в городе стало известно, что причиной ссылки стала женитьба старшего брата на придворной даме из свиты какого-то там наследника престола, это подорвало бы мой престиж. Когда же некоторые мои друзья, умудренные годами, начинали расспросы, я, ядовито улыбаясь, отвечал: «Неважно». Но это «неважно» казалось им наполненным глубоким смыслом.

На жизнь я не жаловался, но все же большую часть времени проводил в своем доме в церковном квартале. Хотя с тех пор прошло тридцать, лет, образ госпожи Варвары все еще стоит у меня перед глазами, четкий, как цветной оттиск.

На следующий день после моего прибытия в Милас она рассказала мне историю своей жизни в самых романтических образах. По преданию, созданному ею самой, тридцать лет назад она была первой красавицей Мил аса. Все юноши городка, будь то османы [18] Турки-османы — основное население Османской империи (1453 -1918 гг.); происходили из огузского племени кыйа, обитавшего в Средней Азии в области Балха. , армяне, греки или евреи, ходили за ней по пятам. Дошло до того, что матери пришлось надеть на свою дочь чаршаф [19] Чаршаф — род головного платка, который носит мусульманская женщина (Примеч. пер). , как на мусульманскую девушку.

Если бы стены и камни умели говорить, они бы рассказали, сколько людей ежедневно околачивалось вокруг ее дома. Среди них были писаные красавцы, подобные Иосифу Прекрасному, а также сравнимые лишь с Соломоном могущественные богачи. Но разве стала она смотреть на богатых, бедных, старых, молодых, красивых и уродливых? Ведь ее сердце принадлежало юноше по имени Кегам.

Поначалу ни мать, ни соседи не одобряли этих отношений и делали все возможное, чтобы разлучить молодых людей.

Однако и она, и Кегам мужественно терпели. Он до утра просиживал под стеной ее дома и не уходил, хотя его волосы покрывались инеем и походили на суджук [20] Суджук — сладкое блюдо, наподобие грузинской чурчхелы (Примеч. пер). .

А сама она проливала слезы, сидя на этом балконе. Теперь у нее стало плохое зрение, подарок тех времен. Наконец священник из соседней церкви сжалился над ними, и мать госпожи Варвары дала согласие на брак возлюбленных.