Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— Он владелец Крапецкого имения.

— Но ведь оно не в Бонтойском комитате. Что же его связывает с Бонто?

— Мои родственники — Ности, Хорты, Раганьогпи, Левицкие и Хомлоди.

— Вот как? Он и тебе приходится родственником?

— Он мой зять. Премьер-министр весело кинулся обнимать его.

— Ах, прости, братец, ей-богу, не знал. Уж лучше б язык себе прикусил! Но ты не обиделся? Он будет назначен, и точка. Назначу его ab invisis [21] За глаза (лат.) . Ну, все в порядке! — И они благодушно ударили по рукам. — Кончили, аминь.

Послышался звонок из зала. Премьер-министр поспешно скрылся в коридоре, бросив сигарету так же небрежно, как сбросил уже почти назначенного губернатора.

Правда, сигарета подымила еще какое-то время, губернатор же сразу превратился в прах.

Ности первым делом телеграфировал великую новость зятю, и она мгновенно разлетелась по всему Тренчену, где и до этого дивились дьявольскому везению Коперецкого. Но последняя новость вызвала самую большую сенсацию. Ведь и у других рождаются дети в Тренченском комитате, и нет ничего необычного, когда кто-то умирает и оставляет наследство, — но чтобы из Тренчена просили взаймы умного человека да поставили его во главе такого знаменитого комитата, как Бонто, где испокон веков рождались государственные деятели и министры, такого еще не бывало.

— Так вот что он дал вместо приданого! Вон оно что! Пускай теперь скажет кто-нибудь, что госпожа Коперецкая принесла с собой только четыре юбки да три ночные кофточки.

Как неуемно счастье! Родится у Коперецкого ребенок — казалось бы, новый расход, — но господь бог сразу же подбрасывает большое состояние вместе с пражским сеньоратом; к большому состоянию нужна большая должность, глядишь, и она тут как тут — губернатором назначают; к губернаторству требуется большой ум, — посмотрите, и он найдется. Где его взять, бог ведает, но ничего, найдется, как нашлись и другие блага.

Вскоре пришло и назначение на официальной бумаге. Едва успел Коперецкий принять уйму поздравлений, как очутился в Будапеште, и тут будто заново родился. Уже и ходит иначе, и говорит иначе, и голову по-иному держит. Теперь он великий человек, и кажется ему, что, когда он ступает по земле, земля это тоже чувствует. Симптоматика такая же точная, как у тифа, прямо хоть записывай.

В министерстве внутренних дел Коперецкий получает документ о назначении, отдает визит министру внутренних дел, который снабжает его инструкциями, что особенно важно в таком комитате, как Бонто, где бывают всякие смуты и нарождается панславизм. Коперецкий сразу же в приемной начинает вдыхать колдовской дурман власти.

Секретарь — сплошная улыбка, сплошная любезность, хлопотливые депутаты в приемной шепчут друг другу: «Новый бонтойский губернатор!» — и смотрят на него с досадой, потому что он может прежде них попасть к министру. Его превосходительство с ним на «ты»: «Присаживайся, пожалуйста, и закуривай, давай-ка вместе обсудим дела».

После того как с серьезными и секретными делами было покончено, министр задал Коперецкому несколько дружеских вопросов:

— Когда собираешься уезжать?

— Когда прикажешь.

— Чем раньше приступишь, к обязанностям, тем лучше. Надеюсь, и жену возьмешь с собой?

— Думаю взять.

— Она ведь дочь Ности?

— Да.

— Ну, там это на вес золота… Что ж, дружочек, решительность, решительность и еще раз решительность. Как только оглядишься немного, сообщи мне о тамошних делах — разумеется, шифром. Он учтиво провожает его до дверей и там еще говорит:

— Но не забудь взять с собой ключ. Я пришлю его тебе. Где ты остановился?

— В «Английской королеве», ваше превосходительство.

И новоиспеченный губернатор помчался к литографу, заказал визитные карточки: «Барон И. И. Коперецкий, губернатор Бонтойского комитата»; потом побежал на телеграф, отправил телеграмму вице-губернатору, в которой сообщил о своем назначении, попросив как можно скорее приехать в Будапешт для необходимых переговоров и навестить его в «Английской королеве».

На улице Коронахерцег он повстречался со своим шурином — Фери Ности. Красивый шалопай был в блестящем цилиндре, с гвоздикой в петлице, в щегольских брюках. Шурин разумеется, бурно выразил свою радость: '

— Ах, как хорошо, что мы встретились! Я как раз думал о том, у кого бы мне немедля занять пятьдесят форинтов.

На этот раз Коперецкий не состроил кислой физиономий и пятьдесят форинтов дал, правда не удержавшись от замечания: