Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Палойтаи продолжал называть жену «мамой», и жили они в примерной любви и добром согласии. Владея двумя тысячами хольдов земли, они водили дружбу преимущественно с мелкими дворянами и образованными людьми свободных профессий, внимания не обращая на любителей табели о рангах, всех этих Ности, Раганьошей, Хомлоди, Хортов — отсюда и шла та огромная популярность, которой пользовались в комитате Палойтаи и мама Фрузина.

Первого февраля к вечеру, когда коляска Фери Ности свернула с бонтоварского тракта к Дренку, погода стояла студеная. Толстая снеговая шуба покрывала поля и дороги, только вороны чернели на сверкающей белизне да на околицах деревень темнели проталины после опаливания свиней. Хотя новая упряжка была полна недостатков, Фери весело погонял ее, а живая фантазия его рисовала русских рысаков на месте его скромных гнедых. Про себя он твердо решил на новой должности стать новым, серьезным человеком, но, как хронического алкоголика, завидевшего бутыль с палинкой, сразу одолевает старая хворь, так и его, едва ощутил он в руках вожжи, тотчас же начали раздувать чувства, столь характерные для джентри. Сновавшие по дороге взад и вперед звонкие коляски, то опережавшие его, то скользившие навстречу, пробудили в нем злого демона, и теперь его более всего занимала мысль, как раздобыть денег, чтобы купить шикарную четверку. Целью его поездки было приобретение друзей, так пожелал зять.

Прекрасно, но сам Фери дополнил основную мысль следующим образом: приобрести друзей, которые поручатся за него по векселю. Клятва, данная отцу в том, что он никогда больше не воспользуется векселем, потонула в звонком дребезжанье упряжки.

Палойтаи сидел в большой столовой и резал на столе самосад, а мама Фрузина проводила смотр банкам с вареньями и соленьями, когда лежавшая под столом легавая, по кличке Маолаш, заворчала и беспокойно навострила уши. Палойтаи и его супруга были глуховаты, поэтому легавая постоянно находилась при них, предупреждая, когда кто-либо подъезжал к дому.

— Гость приехал, — сказала мама Фрузина.

— К тому же чужой, — заметил Палойтаи. — Все дворяне нашего комитата знают, что приезжать надо завтра.

Гм, а ведь это может быть и акцизный. Нужно спрятать табак [108] Нужно спрятать табак. — Разведение и продажа табака в Венгрии с 1851 г. стало монополией австрийского государства; тем не менее венгры всякими правдами и неправдами выращивали табак, придавая этому подчас характер патриотического сопротивления австро-габсбургским властям. . Быстро набросив скатерть на стол, они поспешили в гостиную навстречу прибывшему, чтобы он не застал их тут; однако гость, красивый молодой человек с заиндевелыми усами, покрасневшими ушами и носом, опередил их, внезапно войдя в дверь.

— Я хотел засвидетельствовать свое уважение вам, дорогой дядюшка, и вам, милая тетушка, — сказал он, почтительно склонившись.

— Добро пожаловать, милый братец, — живо воскликнул хозяин. — Ты уж не обессудь, память у меня слабеть стала, не вспомню я, кто ты есть.

— Я Ференц Ности, новый исправник. Старик, казалось, был несколько озадачен.

— Э-э, ну и ну! Стало быть, из-за тебя, каналья, закон оплеуху получил?

Но тут вмешалась мама Фрузина и с шутливым гневом оттолкнула мужа от молодого человека.

— Иди, иди отсюда, палач! Не устал еще его, бедняжку, из-за пьяницы Каби корить? И она обняла Фери, наградив его звонким родственным поцелуем в щеку.

— Было время, поплясала я с твоим отцом, — сказала мама Фрузина, внимательно разглядывая пришельца. — Когда-то и он точь-в-точь таким был, как ты.

— Ну, братец, коли ты отца представляешь, — добродушно рассмеялся старый барин, словно предваряя пришедшую на ум остроту, — тогда уж и меня представляй, потому, хоть я за него и не голосовал, но сейчас твой отец, мой депутат, меня представляет. А ну, давай сюда свою физиономию, ведь она, по существу, моя физиономия, дай-ка я сам себя поцелую.

И он тоже расцеловал нового исправника. Однако и дальше продолжал делать вид, будто гневается, даже мотивы привел:

— Очень ты меня напугал, братец. Я, видишь ли, в столовой венгерский табак резал, а так как дело это запрещенное то я в такое время не терплю никаких властей. У меня просто сердце замерло, не бьется.

— По крайней мере, не износится раньше времени, — ответил Фери. — Впрочем, даю обет вечного молчанья.

— Такой обет ничего не стоит. Тут лишь одно средство поможет, — продолжал старик, — представитель власти должен войти в долго, соучастником стать, вместе со мной табак этот выкурить. Ну-с, ты согласен?