Дэвид Лоуренс - Радуга в небе

На сердце было тяжело. Придавило, как конской тушей. Но она обойдет их. Она снесет этот тяжкий груз и освободится. Она будет идти все прямо, прямо и пройдет.

Внезапно тяжесть усилилась, ощущение груза стало невыносимым, и сердце у нее сжалось. Она дышала с трудом. Нет, но и такую тяжесть она вынесет. Даже не глядя, она знала, что кони приближаются. Что это за кони? Она чувствовала, как сотрясается земля под их тяжелыми копытами. Что это надвигается на нее, откуда эта тяжесть на сердце? Она не знала, не поднимала глаз.

Но теперь путь ей был заказан. Они теснили ее сзади. Она чувствовала, что они кучкуются и на бревенчатом мосту надо рвом, поросшим осокой, — стянулись туда в плотный, тяжкий, необоримый монолит. Но ноги сами несли и несли ее. И каждый нерв напрягался в ней, а кровь в жилах становилась жаркой, раскалялась добела, вот сейчас жилы не выдержат, лопнут, хлынет кровь, и наступит неизбежная смерть.

А кони уже хлынули. Молнией промелькнуло сознание, что вот они уже скачут — по ней и сквозь нее, что отсюда эта дрожь натянутых нервов — от мощной устремленности вперед, от этого рывка их стройных рядов, проскакавших по ней и дальше.

Она знала, что никуда они не делись, что они поджидают ее. Но она спешила к бревенчатому мосту и шла по нему, изрытому, истоптанному копытами коней, шла, все зная про этих коней. Знала их узкие крупы, стянутые, стиснутые никогда не ослабляемой уздой, знала алые ноздри, пышущие жаром долготерпения, их мощные бедра, такие округлые, массивные и давящие, напирающие в стремлении высвободиться, помочь скинуть узду с конского крупа, порвать ее; они давят и давят вечно, пока не обезумеют кони, не начнут биться головой о стену времени, так и не добившись свободы. Мощные конские бедра были гладкими и потемневшими от дождя. Но ни тьма, ни дождевая сырость не могли погасить тяжкое пламя нетерпения, огонь, подспудно тлевший в этих рядах. Он все горел и горел.

И она шла, приближалась. Она различала сверкание копыт, синеватое переливчатое сверкание, окружавшее дыру пустоты. Как огромно это сверкание, этот синеватый накал, как молнией осеняющий сомкнутые темные их ряды. Подобны круговым молниям это сверкание копыт, этот топот мощных рядов.

И опять они подступали к ней. Теперь они ожидали ее, собравшись под дубом, сомкнувшись в страшную, слепую, победоносную когорту, неустанно ожидавшую, ожидавшую. Они ждали ее приближения. А она шла словно издалека к цепочке хилых дубов, где они собрались воедино, скучились в темную массу.

Ей надо приблизиться, а они вдруг рассыпаются, скачут вокруг, кружат, отступая, пускаются в галоп, не желая замечать, и уходят в холмы позади нее.

Теперь они сзади. И перед ней открывается возможность пути к высокой изгороди совсем близко, изгороди, за которую можно проникнуть, а там уже уютное возделанное поле и широкая дорога в упорядоченный мир людей.

Путь свободен, и можно успокоиться. И все-таки в сердце у нее страх, притаился и не отпускает.

И она внезапно колеблется, словно сотрясаемая ударами молнии. Она готова упасть, но вместо этого семенит вперед мелкими неверными шажками. Кони, как гром, несутся за ее спиной, и она дрожит, и опять эта тяжесть, тяжесть до полного уничтожения. Оглянуться она не смеет — так громыхают эти копыта. И вдруг они коварно поворачивают, обрушиваются слева от нее. Она видит, что свирепые ряды сжимаются, но пока еще не готовы напасть, страшные копыта сверкают, но пока это только угроза, и один за другим кони проносятся мимо, четко нацеленные, они горячат себя.

Кони проносятся мимо, грозно топоча, обтекая ее кольцом. И напор их ослабевает, они замедляют бег, направляясь теперь к воротам и деревьям впереди. Они волнуются, перебирают ногами и, перестроив беспокойные свои ряды, собираются в единую ударную группу, объединенную общей целью. И сейчас ополчатся на нее.

Сердце у нее падает, нет у нее больше сердца. Она знает, что не может, не смеет идти вперед. Этот крепко спаянный отряд, эта конская когорта победили. Они сейчас азартно ожидают ее, зная о своем триумфе. Сердце падает, руки и ноги плавятся, тают. Она тает, как вода. Вся мощь, вся грозная сила перешла теперь к коням. Ноги не слушаются, и она замирает на месте. Наступает решительный момент. Кони тревожатся, шевелятся. Она отводит глаза, озирается. Слева, ярдах в двухстах, по склону вниз сбегает живая изгородь. Там растет дуб. Можно вскарабкаться на него, по ветвям дуба обогнуть ствол и очутиться с другой стороны изгороди.