Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - Те, что от дьявола

Все собравшиеся дамы отличались живым умом, благородным происхождением, изысканными манерами, присущими Сен-Жерменскому предместью, но в этот вечер шалили, будто пажи королевского дома в те времена, когда был еще королевский дом. Как они были изящны, каким блистали остроумием, с какой несравненной живостью и пылом предавались веселью! Каждая из них чувствовала, что превзошла самое себя, хотя знала за собой немало блестящих вечеров. Они наслаждались, открывая в себе новые удивительные возможности, которые таились в них, но до этих пор не обнаруживались. Радость открытий утраивала их жизненные силы.

Чувствительные натуры чувствительны и к окружающей атмосфере: красавиц возбуждал и пьянил яркий свет, аромат цветов, поникших в перегретом, душном от телесных испарений воздухе, пряные вина. Возбуждала сама идея ужина, приправленного, словно пикантным ароматом, греховностью, которой так недоставало королеве Неаполитанской [43] Вероятно, имеется в виду Иоанна II Анжуйская (1371–1435), королева Неаполитанская в 1414–1435 гг., прославившаяся бурной судьбой и безнравственностью. для того, чтобы шербет стал еще слаще; возбуждало упоительное ощущение сообщниц, переступивших вместе черту дозволенного, затеяв этот ужин — да, несомненно рискованный, но ничуть не похожий на вульгарные оргии эпохи Регентства [44] Регентство (1715–1723) — время правления герцога Филиппа Орлеанского, регента при малолетнем Людовике XV. , — ужин в духе Сен-Жерменского предместья, где не отстегнется ни одна булавка от соблазнительных корсажей с декольте, за которыми не только круглятся груди, но и таятся сердца, умеющие пламенеть и, вспоминая, оживлять былой огонь; все это вместе и создало удивительный музыкальный инструмент, струны которого были натянуты, но не до того предела, чтобы расстроиться или оборваться, но чтобы, вибрируя, сливаться в удивительные аккорды и достигать немыслимой высоты… Любопытный, должно быть, был ужин, не правда ли? Внесет ли когда-нибудь эту незабываемую страницу в свои мемуары граф де Равила?.. Неизвестно. Но только он один может его описать. Как я сказал уже маркизе Ги де Рюи, я на нем не присутствовал, и если рассказываю о нем и знаю, чем он кончился, то только потому, что граф де Равила с традиционной и характерной для породы Дон Жуанов нескромностью как-то вечером взял на себя труд рассказать мне о нем.

Было уже очень поздно, вернее, рано! Наступило утро. На плотно задернутых золотистых шелковых шторах, а потом и на потолке задрожала и округлилась капля света, похожая на все шире раскрывающийся глаз, — день заглянул сюда, любопытствуя узнать, что же делается в ослепительно пламенеющем будуаре. Между тем к дамам Круглого стола подкралась усталость и вмиг завладела только что весело пировавшими. Все знают этот миг, наступающий на всех празднествах, когда усталость от перевозбуждения и бессонной ночи вдруг на все кладет свою печать: выбиваются пряди из причесок, одинаково краснеют и нарумяненные, и напудренные щеки, тускнеет взгляд обведенных темными кругами глаз, меркнут даже канделябры — в этих светящихся букетах с бронзовыми и позолоченными стеблями гаснут свечи одна за другой.

Застольный разговор, так долго питаемый общим воодушевлением, походивший на партию игры в мяч, в которой никто не пропустит своего удара ракеткой, перестает быть общим, распадается, дробится на частные беседы, и уже нельзя отчетливо разобрать ни одной реплики в мелодичных переливах голосов прекрасных аристократок, больше похожих на утренний щебет птиц на лесной опушке… И вдруг одна из них властно и бесцеремонно, как положено герцогине, перекрыв мелодичное щебетанье, обратила к графу де Равила следующие слова, очевидно завершив тихий разговор, не слышный другим дамам, беседующим с соседками:

— Вас называют Дон Жуаном нашего времени, так расскажите нам историю завоевания, которое больше всего польстило мужчине, гордящемуся женской любовью, которое вы и сегодня считаете самым прекрасным в своей жизни!

Просьба и властный голос сразу пресекли все разговоры, и в будуаре воцарилась тишина.

Голос принадлежал герцогине де ***, я не приподниму звездной завесы, но, возможно, вы узнали бы эту даму, скажи я, что она платиновая блондинка с самой белой кожей в Сен-Жерменском предместье и ее самые черные глаза опушены золотистыми ресницами. Праведники сидят по правую руку от Господа, и она, как праведница, сидела по правую руку от графа де Равила, божества этого праздника, которое, правда, не принуждало своих врагов служить ему подножием [45] Псалом 110:1. ; тонкостью, изяществом герцогиня походила на арабеску, а зеленым с серебристым отливом платьем — на фею, ее длинный шлейф обвивался вокруг ножек стула и напоминал змеиный хвост очаровательной Мелузины [46] Мелузина — фея, умевшая превращаться в змею, героиня средневекового французского эпоса. .