Пэрл Бак - Сыновья

— Сколько там людей и какие у них ружья? — спросил Ван Тигр.

— О, людей там много, — отвечал мальчик уже без улыбки. — Воинов в три раза больше, чем у нас, и много прислужников; есть женщины, всюду бегают маленькие дети, есть и подростки вроде меня. Я спросил у одного из них, кто его отец, и он ответил, что они не знают отцов, а только матерей. И это тоже чудно. У всех воинов есть ружья, а у прислужников серпы и ножи и другое нехитрое оружие. А на верхушках утесов, вокруг становища, лежат груды валунов, их они скатывают на нападающих; и туда ведет только одна дорога, потому что везде кругом скалы, и у входа в ущелье всегда стоит стража. Когда я проходил мимо, часовой спал, и я прокатился мимо него. Он спал так крепко, что я мог бы захватить его ружье, — оно валялось возле него на скале, а он так храпел, что ничего не почувствовал бы. Но я не взял, хоть мне и хотелось, — иначе они подумали бы, что я не тот, кем прикинулся.

— А воины у них высокие и храбрые с виду? — опять спросил Ван Тигр.

— Да, довольно храбрые, — ответил мальчик. — Есть там и высокие и низенькие. Они говорили между собой после ужина, не обращая на меня внимания, потому что я был с подростками, но я слышал, как они жаловались на Леопарда и говорили, что он будто бы делит добычу не по правилам и слишком много оставляет себе, зарится на всех красивых женщин и не отдает их другим мужчинам, пока они не наскучат ему самому. Он делится не по-братски, — говорили они, — и очень спесив, хоть он простого рода и не умеет ни читать, ни писать, а им такая спесь надоела.

Ван Тигр выслушал все это с удовольствием, а потом задумался, и в то время, как мальчик рассказывал дальше о том и о сем, чем его кормили и какой он ловкий, Ван Тигр размышлял и обдумывал свой план и довольно скоро заметил, что мальчику больше не о чем рассказывать и он только повторяет свои слова и придумывает, чем бы напоследок привлечь внимание солдат и заставить их подольше восхищаться собой. Тогда Ван Тигр встал, похвалил племянника и велел ему итти спать, а солдатам приказал браться за работу, так как уже рассвело, факел догорал, и его колеблющееся пламя побледнело в свете восходящего солнца.

Он пошел в свою комнату, позвал своих верных людей и сказал:

— Я все обдумал, у меня есть план, и, пожалуй, можно будет достичь цели без единой потери, а сражения нам нужно избегать, потому что у них в становище гораздо больше людей, чем у нас. Когда хочешь убить стоножку, самое важное — раздавить ей голову, и тогда все сто ножек задвигаются в беспорядке, натыкаясь одна на другую, а вреда принести не могут. Мы раздавим ядовитую голову этой банды,

Люди смотрели на него, изумленные такой смелостью, и Мясник сказал громко и грубо, по своему обыкновевению:

— Начальник, говорить-то хорошо, а только прежде, чем отрубить стоножке голову, нужно ее поймать.

— Так я и сделаю, — возразил Ван Тигр, — и вот мой план. Вы должны помочь мне. Мы оденемся в лучшее платье, как подобает храбрым воинам, пойдем к правителю области и скажем, что мы — наемники, бродячие солдаты, и хотим поступить к нему на службу телохранителями, и порукой будет обещание убить для него Леопарда. Он теперь боится за свое место и с радостью примет нашу помощь. А план у меня такой. Я скажу ему, что для вида нужно примириться с бандитами и позвать Леопарда и его приближенных на большой пир. А когда придет время, правитель сам подаст знак, выронив чашу с вином из рук, все мы выскочим из засады, нападем на бандитов и перебьем их. По всему городу я спрячу наших людей, и они нападут на тех из бандитов, которые откажутся перейти под мое знамя. Так мы раздавим голову стоножке, и сделать это нетрудно.

Теперь все они увидели, что это можно осуществить, и, придя в восхищение, с радостью согласились. Поговорив еще немного о том, как это нужно сделать, Ван Титр отпустил их и созвал своих солдат в большом зале храма. Он поставил верных людей стеречь, чтобы священники не подходили близко и не подслушивали, а потом сообщил солдатам свой план. Когда он кончил, все они громко закричали:

— Слава Чернобровому Тигру!

И Ван Тигр слушал эти крики, стоя возле завешенного покрывалом Будды, и хотя он ничего не ответил, а гордо молчал, он так глубоко наслаждался своей властью, что опустил глаза и стоял надменно и неподвижно, окруженный своими людьми. Когда они опять затихли, дожидаясь, что он им скажет еще, он заговорил:

— Пейте и ешьте досыта, а потом оденьтесь как можно проще, но все же по-военному и рассейтесь по всему городу, однако держитесь поближе к ямыню. На мой свист все должны явиться. Может быть, вам придется прождать моего зова несколько дней, — и он повернулся к своему верному человеку с заячьей губой и сказал: