Симона Бовуар - Все люди смертны

— Не знаю, — виновато ответил Фоска.

— А, вот видите! — сказала Анни.

Регина медленно наклонила бутылку и наполнила бокал Фоски выдержанным портвейном.

— Пейте! — велела она. Бросив на Анни неприязненный взгляд, она заявила: — Ненавижу скупость!

— Что? — спросил Фоска. — Почему?

— Почему?! — воскликнула Регина, хмыкнув. — Вы скупердяй?

— Я был им.

— Я не скупердяйка, — с обидой вставила Анни, — просто я считаю, что расточительность до добра не доведет.

Фоска улыбнулся.

— Я помню, — сказал он. — Радость оттого, что каждая вещь на своем месте, каждый миг, каждое движение. Закрома наполнены мешками с зерном, и каждое зернышко, пусть самое маленькое, дорогого стоит!

Анни выслушала это с туповатым и в то же время польщенным видом. Регина, раскрасневшись от гнева, воскликнула:

— Я еще поняла бы жадность, но не скупость. Можно страстно желать что-либо, но, когда у тебя это есть, не стоит к этому привязываться.

— А вы вот привязываетесь, еще как! — заметила Анни.

— Я?.. — вскинулась Регина. — Смотри же!

Она взяла драгоценную бутылку и вылила содержимое в камин.

Анни усмехнулась:

— Ну конечно! Портвейн! А когда я разбила одну из ваших жутких масок, что вы мне устроили?!

Фоска переводил с одной на другую заинтересованный взгляд.

— Это потому, что ее разбила ты! — Голос Регины дрожал от возмущения. — Сама я все могу расколотить вдребезги.

Она схватила одну из масок, висевших на стене. Фоска встал и, подойдя к ней, мягко взял ее за запястье.

— К чему это? — спросил он. И с улыбкой добавил: — Как мне знакома эта страсть к разрушению.

Регина сделала глубокий вдох и взяла себя в руки:

— Так, значит, вам все без разницы? Будь я скрягой или трусихой, я и тогда бы вам нравилась?

— Вы мне нравитесь такой, какая вы есть, — с любезной улыбкой произнес Фоска, но у Регины перехватило горло.

Может, он вовсе не ценил те достоинства, которыми она так гордилась? Она резко встала:

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Фоска последовал за ней. Он молча оглядел комнату; лицо его ничего не выражало. Регина указала на стол, где лежала стопка белой бумаги.

— Вот вам место для работы, — сказала она.

— Над чем же мне работать?

— Разве мы не договорились, что вы снова начнете писать?

— А мы договорились об этом? — весело спросил он.

Он погладил красный бювар, чистые листы бумаги:

— Когда-то мне нравилось писать. Это поможет мне скоротать время в ожидании вашего возвращения.

— Писать требуется вовсе не для того, чтобы скоротать время.

— Нет?

— Вы как-то спрашивали, что вы могли бы сделать для меня. — Она бросила на него пылкий взгляд. — Попробуйте написать прекрасную пьесу, где я смогу сыграть.

Он озадаченно прикоснулся к стопке бумаги:

— Пьесу, где вы могли бы сыграть?..

— Кто знает? Может, вам удастся сотворить шедевр. И тогда мы оба прославимся.

— Неужто слава так важна для вас?

— Все прочее вообще не в счет, — ответила она.

Фоска взглянул на нее и внезапно обнял.

— Почему бы мне не сделать то, что под силу обычному смертному?! — с жаром воскликнул он. — Я помогу вам. Я хочу этого.

Он яростно сжал ее в объятиях. В его взгляде сквозили любовь и нечто вроде сострадания.

Регина пробиралась сквозь толпу, заполнившую фойе театра.

— Флоранс приглашала выпить шампанского, но ведь вы предпочли бы отказаться, не так ли?

— Мне что-то не хочется.

— Мне тоже.

На Регине был новый костюм, и она ощущала себя во всеоружии красоты, но вовсе не стремилась демонстрировать себя людям-однодневкам.

— А что вы думаете об игре Флоранс? — обеспокоенно спросила она.

— Я ничего не почувствовал, — сказал Фоска.

Она улыбнулась:

— Правда же, она не трогает за живое?

На выходе из душного зала она с наслаждением вздохнула: выдался погожий февральский день и в воздухе уже повеяло весенним теплом.

— Хочется пить.

— Мне тоже, — сказал Фоска. — Куда пойдем?

Она задумалась. Она уже водила его в маленький бар на Монмартре, где познакомилась с Анни, и в кафе на Больших бульварах, где обычно проглатывала бутерброд перед занятиями у Бертье, и в тот уголок Монпарнаса, где жила в ту пору, когда ей досталась первая роль. Она подумала о ресторане на набережной Сены, который обнаружила вскоре по прибытии в Париж.

— Я знаю отличное заведение в Берси, — сказала она.

— Ну так идем, — ответил он.

Он всегда соглашался. Она остановила проезжавшее такси. Он обнял ее за плечи. Он выглядел молодо в этом новом, хорошо скроенном костюме, выбранном ею. Фоска не казался ряженым — обычный человек. Теперь он ел, пил, спал, занимался любовью, смотрел и слушал, как все. Лишь изредка в глубине его глаз загорался беспокойный огонек. Такси остановилось, и Регина спросила Фоску: