Александр Ванярх: Перестройка

— Ну, ты меня совсем заинтриговал!

— Так оно и получается. Ты помнишь, Поляков писал Софье Ивановне о дубовом гробе? Так вот, этот гроб и все что в нем было, я нашел. — И Виктор рассказал Рите все и очень подробно.

— Но это еще не все, червонцы червонцами, а Егор нашел в Саянах, при довольно сказочных обстоятельства, золотой самородок, весом не меньше килограмма. Когда Исаев мне рассказывал, как это произошло, то я вначале не поверил. А через много лет, когда Егор понял, что скоро умрет, он отдал его мне с условием, чтобы я передал Ивану только после его женитьбы. Я сдержал слово, хоть и не совсем так, как Егор того желал. Рассказал я Ивану о самородке раньше — после смерти Насти. А когда он женился, уговорил не рассказывать об этом Ольге.

Рита слушала, не перебивая, а когда Виктор замолчал, тихо сказала:

— Никому золото счастья не приносило, так говорил еще мой отчим. Он честно прожил свою жизнь, хотя и его угробил, по сути, маленький кусочек золота — печатка. А тут целый самородок, и стоит, верно, больших денег... А что Ольге не сказали — правильно сделали, она все больше и больше под мамочкину дудку пляшет. Вот и Ванятку забрали у меня, хотя ему у нас спокойнее было. Скорей бы Никита Игнатич выздоравливал, он бы быстро все на свои места поставил. А так... И решила я в Голодаевку вернуться, не нужна я здесь никому.

— Это как же понимать: «Не нужна»? А мне, а Ивану?! Что касается Ванятки, он хороший мальчуган, сам когда-нибудь разберется. Насчет Никиты Игнатича — тут видно, дело — труба, инфаркт есть инфаркт.

— Так не старый ведь, еще и шестидесяти нет.

— Да с такой стервой год за три считать надо, как на фронте. — И Виктор тоскливо улыбнулся.

— Видать, больно красива была в молодости, она и сейчас еще ничего.

— До моей Насти ей, конечно, далеко, но что так — то так.

— Никак забыть не можешь?

— А чего забывать-то, она всегда со мной. Хоть в этом мне повезло.

— Да, в чем повезло, так повезло... А о золоте, конечно, никому ни слова. Но ведь надо, же с ним что-то делать? Какие у вас планы?

— Ивану решать.

— Только бы Ольга не узнала. Чует мое сердце — не будут они жить вместе.

— Надо было Ивану на Оксане жениться, девочка она умная и красивая, теперь врач.

— Да ты что?! Они же брат и сестра!

— Какие там брат и сестра! О чем говоришь, Рита?

— Ладно, пойдем отсюда. Оксана уж третий раз замуж выходит, и мужиков-то подбирает, как издевается: то Ефрем, то Серафим, а теперь вот — Филимон, смех да и только. А девке скоро тридцать.

— Как тридцать?!

— Ты что ж думаешь, — время остановилось? Николай уже, почитай, пятый год как погиб. Неладно у нее жизнь складывается. Сны я плохие стала видеть. Не к добру это... Пойдем, братик ты мой родненький, лучше на веранде поболтаем. Вон, и солнце к закату поползло.

— Да уж, пойдем, во дворе у нас веселей.

— О, детворы полон двор, скучать не дадут. Твою клубнику-то всю оборвали, и малину...

— Да пусть едят, не жалко.

Будто услышав разговор, в переулок вылетела стайка ребят. Увидев медленно идущих Виктора и Риту, они понеслись в их сторону:

— Деда! Бабуля! Там дядю Ваню привезли, машина с крестом приехала.

— Господи Иесуси, — прошептала Рита, — почему привезли?

Виктор заковылял быстрее.

— Не кричите все, говори ты, Фаина! — обратился он к старшей.

— Дядю Ваню санитарка привезла, искалеченного.

— Живой он, даже улыбается! — закричали дети наперебой.

— Опять несчастье! Да сколько же можно! И все на одного человека! — с отчаянием проговорил Виктор. — Где же Господь Бог, неужто Ванька такой грешник?!

Глава вторая

Белоруссия. Витебск. Военный госпиталь. Палата интенсивной терапии. В отдельной комнате, на панцирной койке – Иван. Он задыхается. Казалось, что в его легкие не проходит воздух, а превращаясь в какую-то бескислородную горячую массу, нестерпимо жжет внутри. Но грудь высоко поднималась и быстро опускалась, указывая на то, что воздух все, же поступает в легкие. Но почему такое нестерпимое ощущение удушья?

Вошла медсестра, увидев мечущегося больного со вспотевшим бледным лицом, его часто и высоко вздымающуюся грудь, выбежала, а через минуту вернулась с дежурным врачом. Это был тот же хирург, который час назад накладывал гипс на ноги Ивана.

— Что случилось? Где боль?

Иван ничего не мог сказать. Быстро и отчаянно дыша, он то открывал, то закрывал рот.

— Валентина Сергеевна, ложку, быстро! Ну-ка скажи «а»!

Иван широко открыл рот и захрипел.