Альфред Мюссе - Марго

Когда настал день отъезда, в двуколку запрягли лошадь, чтобы отвезти Марго в Шартр, откуда она должна была ехать дальше дилижансом. Никто в этот день не вышел в поле, почти вся деревня собралась во дворе фермы. Марго сделали полное приданое; к повозке, и спереди и сзади, были привязаны разные ящички, сундучки и картонки — родители хотели, чтобы их дочь не ударила лицом в грязь и в Париже. Марго простилась со всеми и хотела было еще раз обнять отца, но в эту минуту г — н кюре взял ее за руку и прочитал отеческое наставление по поводу ее путешествия, ее будущей жизни в Париже и тех опасностей, которые могли встретиться на ее пути.

— Храните, молодая девица, свою добродетель! — воскликнул в заключение достойный пастырь. — Это — драгоценнейшее из сокровищ. Бгрегите его, а бог позаботится об остальном.

Старик Пьеделе был растроган до слез, хотя он и не все понял в речи священника. Он прижал дочь к сердцу, поцеловал ее, отошел, потом снова обнял и поцеловал ее еще раз. Он хотел было что‑то сказать, но не смог произнести ни слова.

— Хорошенько запомни советы господина кюре, — проговорил он, наконец, изменившимся от волнения голосом, — запомни их хорошенько, мое бедное дитя… Да, черт побери, не забывай их… — неожиданно добавил он.

Кюре, который уже простер было руки, чтобы благословить Марго, замер на месте, услышав это грубое выражение. Старик произнес его только для того, чтобы справиться со своим волнением. Он отвернулся от священника и, ничего больше не сказав, ушел в дом.

Марго забралась в повозку, и. лошадь уже готова была тронуться, как вдруг послышался чей‑то плач, такой громкий, что все обернулись. Тут все заметили мальчика лет четырнадцати, на которого до сих пор никто не обращал внимания. Его звали Пьеро, и занятие его было ке из самых почтенных — он пас индюшек, — но он горячо любил Марго, хотя, разумеется, чувство это было не любовью, а дружбой. Марго тоже любила этого бедного мальчугана. Не раз, чтобы подсластить его сухой хлеб, она давала ему то горсть вишен, то веточку винограда. Он был не глуп, и ей нравилось болтать с ним или учить тому немногому, что знала она сама, а так как они были примерно одного возраста, то нередко случалось, что после урока учительница и ученик вместе играли в прятки. Сейчас Пьеро, в тех самых деревянных башмаках, которые Марго когда‑то подарила ему, чтобы он не ходил босиком, стоял в уголке двора, посреди своего скромного стада, и, глядя на эти самые башмаки, заливался горючими слезами.

Марго сделала ему знак подойти и протянула руку. Он взял ее и поднес к лицу, как бы желая поцеловать, но вместо этого прижал ее к своим глазам. Марго отняла руку, всю мокрую от его слез, в последний раз простилась с матерью, и двуколка покатилась.

Когда в Шартре Марго села в дилижанс и поняла, что через каких‑нибудь двадцать лье она увидит Париж, это настолько взбудоражило ее, что она сделалась сама не своя. Как ни грустно ей было при мысли, что она рассталась с родным селом, в ней невольно заговорило любопытство — ведь о Париже ей всегда говорили как о каком‑то чуде, и она не могла себе представить, что своими глазами увидит этот прекрасный город. Среди ее дорожных спутников был один коммивояжер, который, по привычке, свойственной людям его профессии, болтал без умолку. Марго слушала его басни с благоговейным вниманием. По тем немногочисленным вопросам, какие она отважилась ему задать, он' увидел всю ее неопытность и превзошел самого себя, изобразив перед ней столицу в таком неправдоподобном и преувеличенном виде, что, послушав его, вы ни за что не могли бы понять, о чем шла речь, — о Париже или о Пекине. Марго свято верила каждому его слову, а ок был не из тех, кого могла бы остановить мысль, что на первом же своем шагу она обнаружит его ложь. 1 акова великая притягательная сила шарлатанства. Я помню, по дороге в Италию со мной случилось то же, что с Марго. Один из моих спутников описывал мне Геную, которую мне вскоре предстояло увидеть. Он лгал мне на корабле, лгал в виду самого города, продолжал лгать и на пристани.

Экипажи, прибывающие из Шартра, въезжают в Париж через Елисейские поля. Можно себе представить восхищение жительницы Босии при виде этого великолепного въезда, Не имеющего себе подобных во всем мире и словно нарочно созданного для приема какого‑нибудь героя — триумфатора, властелина вселенной. После этого тихие узкие улицы квартала Маре показались Марго довольно унылыми. Однако, когда фиакр остановился у подъезда г — жи Дорадур, красивый фасад дома привел ее в восторг. Дрожащей рукой она подняла молоток и постучала со смешанным чувством страха и радости. Г — жа Дорадур ждала гостью; она приняла ее с распростертыми объятиями, осыпала поцелуями, назвала своей крестницей, усадила в мягкие кресла и тотчас же велела подать ей ужин.