Герман Казак - Город за рекой

Архивариус хотел было возразить, но Высокий Комиссар жестом дал понять, чтобы он подождал, пока тот не просмотрит хронику до конца. Чиновник с одобрением отметил, что хронист постепенно понял организацию Архива, который своим авторитетом и символикой подчеркивает значение города мертвых. Лейтмотив происходящих в мире изменений и превращений, "сокровищница и бездна духа", как это метко назвал архивариус.

— Любопытно, — сказал Комиссар, — что вы, говоря об Архиве, не высказываете своего отношения к тому, что среди его сотрудников и служителей нет женщин. Вы как будто не замечаете, что речь идет еще и о сократовском средоточии, об ордене мужского духа, логократии. С другой стороны, в ваших записях, хотя вы нигде и не высказываетесь об этом прямо, прочитывается мысль, что все разыгрывание жизни представляет тайное служение даме. Но не будем задерживаться на деталях. Я далек от того, чтобы упрекать вас в том, что вы в дальнейшей вашей деятельности мало-помалу втягивались в роль действующего лица, например во время приема посетителей, на собрании масок, как вы это называете, а также при посещении казарм, где вы, просвещая, словно бы творили судьбу. Конечно, один из великих усопших из непосредственного круга Префектуры поступил бы в этих случаях иначе, тут вы действовали неосознанно, в соответствии с силой закона, как это вы потом воочию увидели в деянии Великого Дона. Но во всех ваших действиях — и это рассеивает всякие подозрения в недозволенном самоуправстве — вы все же постоянно осознавали себя, что видно из ваших слов, которые вы говорили и писали, инструментом власти, а не руководствовались собственными желанием и волей. Если у вас и возникали подобные порывы, как, к примеру, вот здесь, когда вы репетировали вашу защитительную речь, то это легко удалось погасить вмешательством доброго Перкинга, который привел в порядок ваш письменный стол. Или в другом случае, когда вы попробовали было отделиться от общей судьбы, занявшись в Архиве своими частными теоретическими штудиями, — здесь также было достаточно намека приятеля Кателя, чтобы предотвратить опасность уединения и обособленного существования. То же самое касается и ваших отношений с любимой женщиной, когда, осознавая преходящее, вы стремились продлить и сохранить постоянство чувства, удерживаясь от соблазна погрузиться в сиюминутное счастье и наслаждение мгновением. Направление, конечно, было уже предопределено, но нужно было ваше собственное понимание, чтобы естественным путем следовать той линии, которая каждому дается изначально.

Он еще раз перелистал хронику от последней страницы к первой.

— Хотя вы и уяснили себе значение последнего смотра, — сказал Комиссар, — вы еще не отчетливо, кажется, представляете себе те правила и условия, которые определяют срок пребывания умерших у нас и отбор должностных лиц.

— Кто знал бы это, — возразил архивариус, — тот был бы равен по змеиной мудрости Богу. Ведь тут, как я догадываюсь, заключена тайна, равносильная тайне земной участи, которая одного заставляет умереть раньше, другого позже.

— При многих соответствиях, — заметил Комиссар, — которые обнаруживают порядки в нашем городе с устройством бренного мира, в силу чего события часто предстают, как вы их сами воспринимаете, в жутком для вас зеркальном отражении, есть, разумеется, соотнесенность миров по эту и по ту сторону реки и в плане продолжительности срока и ранга. Но она глубоко скрыта.

Он пояснил, что срок пребывания и отбор зависят не от индивидуальных качеств, способностей и заслуг, которые людям кажутся очевидными при жизни и по которым они судят друг о друге. Многие склонны абсолютизировать свое значение на земле, хотя оно эфемерно, и не отказываются от мнимого. Все же каждому живому существу от рождения свойственно некое благородство смерти, таинственный символ, в котором его будущий вид как умершего словно бы являет уже свой прообраз. Но если стиль жизни и нельзя недооценивать для последующей формы существования, перед окончательным угасанием человеческого сознания, то переоценивать его и вовсе недопустимо. Ведь положение и участь каждого существа на период пребывания его здесь определяются круговоротом человечества как целого и обусловливаются предсуществованием, причинной взаимосвязью целого ряда предшествующих моментов, которая остается не познаваемой отдельным существом.

— Вы могли бы, — сказал высокий чиновник, — поближе ознакомиться с истинно значительной литературой Архива, я имею в виду хасидские легенды, дошедшие, например, от Рабби Рафаэля из Бельца или от Ешака Лейба из Лодзи, а также китайские истории, легенды суфизма и сообщения учителей дзэн-буддизма. Вы бы тогда увидели, что принцип милости, как его представляют в ваших западных регионах, чтобы объяснить бессмыслицу земного и послеземного существования, есть уловка, которая не соответствует организации универсума и космическому порядку бытия. Но я задерживаю вас, господин архивариус. Эти ходы мысли вы, как я вижу, при описании последней беседы с Мастером Магусом частично уже воспроизвели, когда сообщаете о том, что мертвое, ставшее анонимным, вновь приобретает живительную силу для людей. Отрадно видеть, что вы под конец подошли к изречениям вещей Анны. Вы говорите о возвращении логократии, о которой я уже упоминал, в мировое время матриархата, гинекократии, или — выражаясь более простыми словами — о возвращении духа к наследию матерей.