Герман Казак - Город за рекой

Он решил дойти до точки пересечения дорог, до того места, где сходились оба каменных плато и где, если он не обманывался, брал свое начало мутный поток. Он почти на ощупь пробирался дальше, цепляясь за выступы в скале. Но вот он остановился, дальше, казалось, вообще нельзя было пройти: скала острым концом выдавалась вперед, преграждая путь. Он чуть было не решился перепрыгнуть на другую сторону отделявшего русла, но отбросил эту мысль: ведь ему надо будет возвращаться назад той же дорогой, какой он пришел сюда. Он ухватился руками за выступ в скале и осторожно нащупал левой ногой позади выступа новую опору.

Скала отступила назад, и он через несколько шагов достиг конца каменной расщелины.

Потрескавшаяся каменистая пустыня расстилалась вокруг; в скалистых холмах, во множестве покрывавших ее, зияли черные дыры пещер, как огромные разинутые пасти. Была абсолютная тишина, воздух застыл в неподвижности. Вереница духов тянулась мимо уже на расстоянии вытянутой руки и, извиваясь, окончательно терялась в пещерах.

Возле одной пещеры неподвижно сидела женщина. Лицо ее покрывала вуаль. Она сидела, как торговка у дороги, широко расставив ноги. Подол юбки плотно обтягивал колени. Иногда одна из теней отделялась от вереницы и подскакивала к женщине; казалось, достаточно одного легкого щелчка, чтобы оттолкнуть тень на горькую тропу.

На коленях у женщины лежал круглый булыжник, она придерживала камень руками и раскачивала из стороны в сторону. Хронист нерешительно приблизился к женщине, не решаясь сразу заговорить с ней. Ему показалось, что она заметила его.

— Ну, матушка, — сказал он наконец, — идет мой путь куда-нибудь дальше?

Она не шелохнулась и сделала только чуть заметное движение головой, которое можно было истолковать и как утверждение, и как отрицание. Потом она пошарила рукой в кармане юбки и извлекла какой-то предмет, выложив его на туго натянутый на коленях подол. Это была краюшка хлеба и комок слипшейся соли, прообраз пищи, подносимой бракосочетающимся, чтобы в доме всегда был достаток. Хлеб был почерневший и твердый, как камень, и соль блестела, как замерзший горный кристалл.

— Премного благодарен, — сказал Роберт, — но я не жених, матушка Забота.

Это слово неожиданно сорвалось у него с губ, ибо ему показалось, что она несла заботу обо всем.

— Матушка Забота, — повторила рыночная торговка у дороги, — так вы меня уже знаете?

Не успела она откинуть вуаль, как Роберт опустился на колени.

— Анна! — пробормотал он прерывающимся голосом.

— Как милостиво с вашей стороны, что вы назвали меня матушкой Заботой.

— Что с тобой произошло? — воскликнул он потерянно. — Как ты попала сюда? Почему ты не в городе? — Он встал на ноги. Мысли и чувства смешались. — Тебя послал сюда Великий Дон? — продолжал он допытываться. — Мое заклинание избавило тебя от тропы демонов? Ты избежала участи уйти в великое ничто? Ах, чтобы ты оставалась здесь, чтобы ты снова была!

Она не отвечала ему; лицо ее словно было высечено из дерева, и нельзя было понять, застыло ли оно в завершенности черт нежной текстуры или было во множестве морщин. Оно то казалось древним, то по-детски юным, то чужим, то близким. Она легко отломила кусочек от затвердевшей краюхи хлеба, отковырнула несколько крупиц от комка соли, посыпала ими хлеб и сунула ему в рот.

— Чтобы вы понимали язык мыслей, — сказала она и спрятала хлеб и соль в карман юбки.

Кусок, который медленно размяк у него во рту, пока он наконец смог проглотить его, на вкус был горький.

— Теперь вы, стало быть, знаете, что я уже не принцесса, — сказала она, — которая ждет избавления. Я больше не лежу в беспробудном сне. Теперь меня не нужно никому звать в старое и новое.

Она говорила тем певучим голосом, который так хорошо знаком был Роберту; таким же голосом она говорила, что он в особенности помнил, о бедствиях земли, когда они прохаживались перед домом ее родителей. Тогда он поразился этому тягучему речитативу, звучавшему с пророческой отрешенностью, теперь же он, как лекарство, действовал на него благотворно.

Он заметил, что она сидела на треножнике, как одна из Сибилл, и у ее ног брала начало река, которая отделяла город от мира живых. Она восседала непосредственно у входа в царство смерти, как сидят парки у входа жизни. Она следила за призраками, за тенями, что скользили мимо нее, чтобы навсегда исчезнуть в пещерах, которые ими не воспринимались, не осознавались. Мимо нее тянулись все, кто из столетия в столетие возвращался в изначальное лоно, где жизнь теряла очертания и формы, освобождалась для извечной природной силы возрождения. Она стала одной из хранительниц порога, была навеки избавлена от земного круговорота. Ее глаза видели мир по ту сторону реки и вбирали в себя тени города, ее мысли проникали сквозь толщу времен и питали вечность.