Джек Лондон - Гордость Алоизия Пенкберна

Старый одноглазый дикарь прибыл в челноке один, рискуя своей жизнью ради всего племени. Карлсен, нагнувшись, чтобы помочь ему перелезть через борт, повернул голову и заметил:

— Они выкопали деньги, мистер Гриф. Старый шут весь нагружен ими.

Одноглазый хромал по палубе и ухмылялся, стараясь скрыть свой страх.

На одной ноге была у него ужасная рана в дюйм глубиною, которая шла от бедра к колену. На нем не было никакой одежды, даже повязки; в носу было проделано около двенадцати отверстий, и в каждое отверстие вдеты костяные иглы, так что нос походил на ощетинившегося дикобраза. Вокруг шеи и на грязной груди висели золотые монеты. В ушах болтались серебряные полукроны, а с перепонки, разделявшей его ноздри, свисал большой английский пенни, потускневший и зеленоватый, но, несомненно, настоящий.

— Подождите, Гриф, — сказал Пенкберн с прекрасно разыгранной беспечностью. — Вы говорите, что они интересуются только бусами да табаком? Прекрасно. Вот что я вам скажу: они нашли клад. Нам придется выменять его. Соберите команду, и надо втолковать матросам, чтобы они делали вид, будто интересуются только одними пенни. Понимаете? Пусть золото ни во что не ценится, а серебро так себе. Самое интересное — пенни.

Пенкберн сейчас же начал производить мену. За пенни, торчавший из носа дикаря, он дал десять пачек табаку. Каждая пачка стоила Дэвиду Грифу цент, так что мена была явно невыгодной. За полкроны Пенкберн давал только по одной пачке. Нитку соверенов он совсем не хотел брать. Чем решительнее он отказывался, тем настойчивее становился одноглазый. Наконец, с большим сомнением и неудовольствием, Пенкберн согласился дать две пачки за всю нитку, на которой было нанизано десять соверенов.

— Снимаю перед вами шляпу, — обратился вечером за обедом Гриф к Пенкберну. — Положение ясно. Вы произвели диаметральную переоценку ценностей. Они теперь воображают, что пенни необыкновенная драгоценность, тогда как соверены ничего не стоят. Пью за ваше здоровье, Пенкберн! Эй, юнга, еще чашку чаю для мистера Пенкберна!

Наступила настоящая золотая неделя. С рассвета до темноты флотилия челноков стояла на расстоянии двухсот футов от корабля. Это была пограничная линия. Ее охраняли матросы, вооруженные винтовками. Одновременно разрешалось приближаться к судну только одному челноку, и только одному чернокожему дозволялось перелезть через борт. Здесь, под тентом, четверо белых, чередуясь, были заняты меной. Торг происходил в том же соотношении, как он был совершен вначале Пенкберном и одноглазым. Пять соверенов шли за одну пачку табаку, за сто соверенов — двадцать пачек.

Таким образом, случилось, что лукавый людоед, хитро посматривая на людей, выкладывал на стол тысячу долларов золотом и уходил, перелезая через борт, совершенно удовлетворенный, с табаком стоимостью в сорок центов.

— Только бы у нас хватило табаку, — с сомнением пробормотал Карлсен, когда был вскрыт второй ящик.

Олбрайт засмеялся.

— У нас внизу пятьдесят ящиков, — сказал он, — а мне думается, что за три ящика мы получим сто тысяч долларов. Закопано было всего миллион долларов, так что на весь клад уйдет тридцать ящиков! Конечно, надо принять во внимание лишние пачки табаку за серебро и пенсы. Эти эквадорцы позапрятали все монеты, какие им только попались на глаза.

Пенсы и шиллинги встречались очень редко, несмотря на то что Пенкберн постоянно спрашивал о них. По-видимому, пенсы интересовали его больше всего, и, когда ему приносили их, он притворялся настолько заинтересованным, что даже глаза его загорались. И дикари в точности поступали так, как этого от них ожидали. Они первым делом решили спустить все золото как наименее ценную вещь. И вероятно, они собирались в своих логовищах в чаще джунглей, и мудрые седобородые старцы раздумывали о том, как поднять стоимость пенсов, когда они окончательно избавятся от ничего не стоящего золота. Кто знает, может быть, этот диковинный белый даст даже и двадцать пачек за драгоценные медяки…

К концу недели торг пошел хуже. Золото попадалось редко. Случайно затесавшийся пенни отдавали неохотно за десять пачек, тогда как серебра приносили на тысячи долларов.

На восьмой день утром вовсе не было никакой мены. Седовласые старики приводили в исполнение свой план: они просили за пенни двадцать пачек табаку.

Одноглазый сообщил новые условия мены. Белые прослушали их с видимой серьезностью; они стояли кучкой и что-то обсуждали вполголоса. Если бы Одноглазый понимал по-английски, ему стал бы ясен весь их план.